"Филипп Эриа. Золотая решетка [H]" - читать интересную книгу автора

грубо мазками в обычной манере ее супруга, двадцать лет назад изображения и
оригинал имели куда меньше сходства. Даже поседев, она не перестала стричься
под мальчика, благо волосы у нее были прямые и жесткие. Таким образом,
оставаясь неизменной в кругу множества женщин, которые непрерывно меняли
свою внешность в соответствии с модой, все более склонявшейся к
женственности, Мано на современный вкус выглядела старой лесбийкой - грех, в
котором она ни ранее, ни позже не была повинна.
Мано и Агнесса убрали со стола, перемыли посуду, радуясь этому
одиночеству вдвоем, а также тому, что, не сговариваясь, распределили между
собой хозяйственные хлопоты, снуя от стола к раковине, от раковины к
мусорному ящику... Забыв усталость, треволнения сегодняшнего вечера, Агнесса
испытывала теперь блаженное состояние, знакомое женщине, когда, наведя
чистоту, перемыв, вытерев все, она показала себя куда более расторопной
прислугой, чем настоящие прислуги.
- Ну что еще не сделано? - спросила Мано, оглядев строй пустых бутылок,
когда все уже было приведено в порядок. - Скажите, вам очень хочется спать?
Вы, конечно, уедете утром из-за вашего малыша, и я вас снова потеряю из виду
на целые месяцы.
Впервые они встретились в Париже в иные, далекие уже времена и
возобновили знакомство, когда Агнесса переехала на юг, на Лазурный берег,
где расстояния между соседями растягиваются и сжимаются, как резина. Они
чувствовали взаимную симпатию и все же скорее наблюдали друг друга, чем
старались сблизиться; объяснялось это не только известной замкнутостью и
недоверчивостью обеих, но и разницей в годах, поскольку Агнессе не было и
тридцати, а Мано - за сорок. Все, что в Мано напоминало деклассированную
богему, притягивало Агнессу и одновременно отталкивало, так же как вдова
живописца, принадлежавшего к знаменитой школе "диких", видела в этой дочери
крупных буржуа представительницу касты, ненавистной вольным художникам.
Теперь они сидели рядом в конце длинного пустого стола, они были одни в
этом подвальчике, размалеванном бог знает как, но привлекательном уже тем,
что сюда не проникала жизнь извне и что здесь они могли чувствовать себя
защищенными, забытыми, как ни коротка была эта передышка; они спокойно, не
торопясь, допивали оставшуюся на донышке бутылки водку. Только тут Агнесса
вынула из своей сумочки нетронутую пачку сигарет "Голуаз". Мано так и
ахнула. Она была страстной курильщицей и всегда пользовалась длинными
мундштуками, бывшими в ходу в двадцатых годах; ныне, когда женщинам табаку
не выдавали, она старалась обмануть свою жажду курева, посасывая мундштучок
из черного дерева или слоновой кости, но, увы, без сигареты. Впрочем, очень
многие курильщики с той же целью держали в зубах потухший окурок. Агнесса
подарила ей всю пачку.
- Это рождественский подарок от моего пациента старика рыболова,
которому я делаю уколы, - объяснила Агнесса. - Выделил из своего пайка.
Правда, очень мило с его стороны?
- Какую только гадость нам не подсовывают,- сказала Мано, выпуская дым
из ноздрей. - И как вкусно.
Вдруг она решила объяснить, почему среди гостей оказалась Тельма
Леон-Мартен.
- Она может быть полезна всем нам в отношении аусвейсов. Правда, у нее
есть кое-какие довольно гнусные черты, но такими связями не бросаются. А вы
заметили, кстати, кроме капитана, все за ней немножко ухаживали.