"Эрнест Хемингуэй. На сон грядущий" - читать интересную книгу автора

смотрел, как они плыли на поверхности, подхваченные течением, а потом
исчезали, как только всплывала форель. Иногда в одну ночь я проходил с
удочкой четыре или пять рек, начиная от самого верховья и продвигаясь вниз
по течению. Если я доходил до конца, а времени до утра было еще много, я
пускался в обратный путь, вверх по течению, начиная оттуда, где речка
впадала в озеро, и старался выловить всю форель, которую упустил, идя вниз
по течению. Были ночи, когда я придумывал речки, и это бывало иногда очень
интересно, точно сны наяву. Некоторые из этих речек я до сих пор помню, и
Мне кажется, что я на самом деле ловил в них рыбу, и в моей памяти они
путаются с теми, где мне приходилось бывать. Я давал им названия, и иногда
ехал поездом, а иногда проходил целые мили пешком, чтобы добраться до них.
Но были ночи, когда я не мог думать о ловле форелей; и в такие ночи я
лежал с открытыми глазами и твердил молитвы, стараясь помолиться за всех
тех, кого я когда-либо знал. Это занимало очень много времени, потому что,
если припоминать всех, кого когда-либо знал, начиная с самого первого
воспоминания в жизни, - а для меня это был чердак дома, в котором я
родился, и свадебный пирог моих родителей, подвешенный в жестянке к
стропилам, и тут же на чердаке банки со змеями и другими гадами, которых
мой отец еще в детстве собрал и заспиртовал, но спирт в банках частью
улетучился, и у некоторых змей и гадов спинки обнажились и побелели, - так
вот, если начать с таких ранних воспоминаний, то людей вспоминается очень
много. Если за всех помолиться, прочитав за каждого "Отче наш" и
"Богородицу", то на это уйдет много времени, и под конец уже рассветет, а
тогда можно заснуть, если только находишься в таком месте, где можно спать
днем.
В такие ночи я старался припомнить все, что со мной было в жизни,
начиная с последних дней перед уходом на войну и возвращаясь мысленно
назад от события к событию. Оказалось, что раньше того чердака в доме у
моего дедушки я ничего припомнить не могу. Потом я начинал с него и
вспоминал все в обратном порядке, пока не доходил до войны.
Я вспоминал, как после смерти дедушки мы переезжали из старого дома в
другой, выстроенный по указаниям моей матери. На заднем дворе жгли вещи,
которые решили не перевозить, и я помню, как все банки с чердака побросали
в огонь, и как они лопались от жары, и как ярко вспыхивал спирт. Я помню,
как змеи горели на костре за домом. Но в этих воспоминаниях не было людей;
были только вещи. Я не мог даже вспомнить, кто бросал вещи в огонь, и я
вспоминал дальше, и когда доходил до людей, то останавливался и молился за
них.
Думая о новом доме, я вспоминал, как моя мать постоянно наводила там
чистоту и порядок. Один раз, когда отец уехал на охоту, она устроила
генеральную уборку в подвале и сожгла все, что там было лишнего. Когда
отец вернулся домой и вышел из кабриолета и привязал лошадь, на дороге у
дома еще горел костер. Я выбежал навстречу отцу. Он отдал мне ружье и
оглянулся на огонь. - Это что такое? - спросил он.
- Я убирала подвал, мой друг, - отозвалась мать. Она вышла встретить
его и, улыбаясь, стояла на крыльце.
Отец всмотрелся в костер и ногой поддел в нем что-то. Потом он
наклонился и вытащил что-то из золы.
- Дай-ка мне кочергу. Ник, - сказал он.
Я пошел в подвал и принес кочергу, и отец стал тщательно разгребать