"Александр III" - читать интересную книгу автора (Сахаров (редактор) А.)

3

Впрочем, разве может что-либо остаться тайной при дворе?

Все стали подмечать: когда вечерами пап#225;, мам#225; и приближённые ко двору особы собираются за круглым столом играть в кинга, наследник старается сесть рядом с фрейлиной Мещерской и заливается пунцовым румянцем, если она обращается к нему, а после карт не сразу поднимается к себе, но провожает её по коридору почти до дворцовой церкви. С Машей Мещерской великому князю было на удивление весело и легко. Прежде он всегда конфузился, оказываясь – в редких случаях – в компании девушек, стеснялся своего большого тела, неловкости манер, скованности в разговорах. Белокурая, грациозная, с талией в рюмочку, Маша Мещерская растопила его неловкость и смущение.

Александру Александровичу вдруг вспомнилась поездка в Москву в недавнем и далёком 1861 году на торжества по случаю отмены крепостного права. Его и брата Владимира повезли в коляске на Воробьёвы горы. Там их окружили молоденькие торговки вишнями, с которыми брат мило шутил, а сам он мог лишь с лёгкой завистью глядеть на хорошеньких простушек, так непохожих на чопорных салонных барышень. Володя дразнил его потом: «Бычок!» И это прозвище прилипло к нему. Своей живостью и простотой Мещерская напоминала ему тех весёлых москвичек.

Однако и с ней всё было не так просто. Как-то цесаревич не понял, не разгадал её милого желания остаться на две-три минуты наедине в полумраке дворцового коридора и утром получил от неё записочку: «Вы несносный увалень и дурной кавалер». Брат Володя на его месте только бы посмеялся и обратил всё в шутку, но Александр переживал, мучился, исходил злобой: действительно бычок. Он сердился на Машу, а ещё больше на свой упрямый характер.

Вечером, как всегда, за картами Мещерская пыталась несколько раз заговорить с великим князем, но тот отмалчивался и отводил глаза. Когда же она впрямую спросила, в чём дело, наследник дрожащим от обиды голосом ответил:

– К чему вы со мной разговариваете после того, как написали… Мне лучше всего молчать…

В отличие от своих сверстников – великих князей, Александр Александрович и в двадцать один год оставался невинным и был до того переполнен силой, что у него от этого временами шла носом кровь. Увлёкшись – впрочем, вполне платонически – впервые в жизни, он страдал и переживал из-за каждого пустяка. Когда после карт цесаревич простился с пап#225; и мам#225; и вышел в коридор, то не пожелал идти рядом с Мещерской, а пошёл в свои покои с камер-юнкером Козловым. Но Маша остановила его со словами:

– Ради Бога, не сердитесь на меня!

– Я нисколько не сержусь… – пробормотал великий князь и отвернулся.

У лестницы, ведущей к нему в комнаты, Александр хотел было проститься с капризной гордячкой, но она принялась просить пройти с нею дальше. Цесаревич же твёрдо сказал:

– Нет! Не ст#243;ит!..

А потом не спал ночь.

«Я ведь влюблён, влюблён по уши… – говорил он себе. – Нет, это моя судьба! Пусть она немного капризна и своенравна, но я сам во всём виноват. И как я могу назавтра ехать на торжества, которые устраивает в своём мореходстве дядя Костя[21]. Ведь спускают шлюпку, которую нарекли «Дагмарой»! И что мне делать? Я обещал Никсе жениться на датской принцессе, но теперь не в силах это обещание выполнить! Нет, надо отказаться от свадьбы с Дагмарой, которую не могу и не хочу любить, и если будет возможно, жениться на милой Маше, моей дусеньке. Может быть, будет лучше, если я отрекусь от престола. Я ведь слишком мало знаю людей, и мне страшно надоедает всё, что относится до моего теперешнего положения! Я не хочу другой жены, как Мещерской! Вот это был бы замечательный поворот в моей жизни! Я, без сомнения, обрету счастье с дусенькой, и она родит мне детей! Как несносно, что поездка в Данию на носу и преследует меня, словно кошмар!..»

Наутро, встав с тяжёлой головой, цесаревич отправился кататься в шарабане с тайной надеждой встретить Мещерскую и объясниться с ней. Однако его остановили ехавшие в коляске родители, и мам#225; спрашивала, что с ним, не заболел ли он? А за чаем, осмелев после бессонной ночи, наследник сел рядом с Машей и просил прощения за вчерашнюю резкость. Как она была мила! Ему так хотелось обнять свою дусеньку и прижать к своей груди как можно крепче!

Вечером через лакея Александр получил от неё длинное нежное письмо и, счастливый, заснул. Теперь он каждый вечер горячо молил Бога, чтобы Он помог ему отказаться от престола и, коли возможно, устроить счастье с милой дусенькой. Цесаревича теперь мучило только то, что в решающую минуту она может отказаться от него. И тогда всё пропало! В записочке, которую лакей отнёс Мещерской, Александр спрашивал, согласна ли Маша стать его женой и нужно ли ему ехать в Данию. Дусенька отвечала, что ехать в Данию нужно, а если как-нибудь всё устроится, то она обвенчается с ним.

Об участившейся меж ними переписке и её содержании лакей, понятное дело, докладывал государю. И не только ему, раз в газетах появились статейки с намёками на то, что брак цесаревича с принцессой Дагмарой вряд ли состоится. Бойкие датские журналисты тут же пропечатали об этом в Копенгагене. Сам министр двора граф Адлерберг появился в покоях наследника, сообщив, что его желает видеть император.

Отец встретил наследника резким вопросом:

– Когда мы едем в Данию?

– Я не могу ехать, па!.. – заикаясь от волнения, отвечал Александр. – Ты меня прости, па!.. Но я чувствую, что решительно не люблю принцессу Дагмару… И поэтому не хочу на ней жениться…

Лицо императора пошло пятнами:

– Ты что, хочешь, чтобы я так и пегедал всё это в Данию?

– Нет, я этого не хочу, – потупился цесаревич. Он вспомнил Машу и её письмо с согласием выйти за него замуж, набычился и упрямо проговорил: – Я решил отказаться от престола, потому что чувствую себя неспособным…

Государь побледнел и, картавя сильнее обычного, начал отрывисто бросать слова:

– Ты что думаешь… я по своей охоте на этом месте?.. Газве наследник должен так смотгеть на своё пгизвание?.. Ты, я вижу, сам не знаешь, чего хочешь!.. Ты с ума сошёл!.. Одумайся же наконец!..

– Нет, – тихо сказал цесаревич. – Это моё решение.

Император отвернулся и, не оборачиваясь, перешёл на военный тон:

– Если так, то знай! Я сначала газговагивал с тобой как с дгугом. А тепегь я гешительно пгиказываю тебе ехать в Данию. И ты поедешь! А княжну Мещегскую, – тут в его голосе появились знакомые ядовитые нотки, – я отошлю к тётке! Пусть сидит взапегти у стагухи Чегнышовой и не смеет появляться в свете!..

«Боже! Боже! – ужаснулся наследник. – Я, кажется, готов примириться со всем. Но никогда, никогда не утешусь, зная, что стал причиной немилости дорогой Маши! Что это за жизнь! Стоит ли жить после этого!»

– Па! – вырвалось у него. – Я готов на коленях молить тебя не выгонять княжну!..

– Убигайся вон! – зашёлся в крике император. – Я с тобой говогить не хочу и знать тебя не хочу!..

Цесаревич, волоча ноги, пошёл к двери, но его нагнал голос отца:

– Постой…

Это был уже совсем иной тон – виновато-мягкий и задушевный.

Цесаревич обернулся. Отец стоял к нему лицом. Из глаз его текли слёзы.

– Послушай меня, – кротко, почти нежно проговорил Александр II. – Я был сам совегшенно в том же положении, что и ты, пегед тем, как жениться. Я ведь тоже любил и тоже хотел отказаться от пгестола. Мой стгогий отец и твой дед даже собигался заточить меня в кгепость. Пготив своего желания поехал я в Дагмштадт и там обгёл своё счастье…

Наследник медленно обдумывал сказанное, переминаясь своим тяжёлым телом.

– Хорошо, пап#225;, – наконец сказал он. – Я поеду в Данию…