"Ричард Хелл. Погнали " - читать интересную книгу автора

когда что-то кончается, и остается лишь воспоминание. Но, как и самые
лучшие стихотворения, они остаются всегда незаконченными, потому что со
временем, в новом свете, они обретают другие значения. Может быть, все наши
воспоминания заложены в нас изначально; они извергаются, и ветвятся,
соединяются в фантастические узоры, - но если как следует постараться, то
можно проследить за каждым отдельным воспоминанием вплоть до самого начала.
Может быть, самые лучшие воспоминания всегда одинаковы: воспоминания о том,
как ты родился на свет. Или о том, как ты умер, или я даже не знаю, о чем.
Воспоминания, что нахлынули на меня в тот вечер, родились из весны и
погоды. Излились, как секреция этого запутанного клубка. Я вспоминал о том,
как мне было девятнадцать, и я все еще чувствовал себя новорожденным в
Нижнем Ист-Сайде, со своим другом Миком. Мы тогда были в Нью-Йорке совсем
одни, иммигранты из захолустья, в полном смятении от собственной, пока
неизвестной и нам самим гениальности. Вдохновенная, воспаленная энергия то
захлестывала нас с головой, то вгоняла в тоску и апатию. Но к концу зимы
все эти муки и корчи как-то сами собой утихли - как раз в тот день, когда
ты в первый раз после долгой зимы распахиваешь все окна настежь и вдруг
веришь, что для тебя нет ничего невозможного. Нет, это было, скорее,
предчувствие веры, что для тебя нет ничего не возможного. Ощущение, что
тебе ничего не нужно. Потому что у тебя уже все есть. Вот оно - перед
тобой. Подойди и возьми. Тебе даже делать ничего не надо. Все уже готово.
Мечта сбылась. Сон стал явью.
Начало весны всегда возвращает меня в те годы - конкретно в то место,
конкретно к тому человеку. Пронзительное ощущение, что я иду по второй
авеню мимо церкви Святого Марка, где-нибудь в 1971-ом году, под голубым
небом, в один из тех самых первых дней, когда уже можно выйти на улицу без
зимнего пальто, может быть, я направляюсь в книжный на Сент-Марк- Плейс, и
я улыбаюсь, и смотрю вверх, на небо, и махаю руками, и мне все равно, что
подумают обо мне окружающие - я полностью раскрепощен. Однажды мы с Миком
почти полдня опыляли счетчики парковки на Восьмой стрит. Мы выписывали
между ними восьмерки, хлопали руками, согнутыми в локтях, жужжали и терлись
щеками о каждый столб. Или шатались с ним целыми днями по пыльным
букинистическим лавкам на Четвертой авеню - искали французских поэтов среди
старых потрепанных книг. Или просто сидели в своей пустой белой комнате на
Одиннадцатой стрит, где мы проводили почти все время: подкалывали друг
друга, слушали музыку, читали, писали, иногда даже жгли ароматические
палочки, и ветер слегка раздувал занавески. Мы тогда были захвачены тем
безымянным раздражающим беспокойством, которое ощущалось почти как безумие,
и подчас действительно выливалось в безумные поступки. Например, когда мы
выкинули из окна пятого этажа старый испорченный холодильник, который
хозяин квартиры не собирался чинить. Или те скандальные стихи, которые мы
писали на пару.
В тот вечер, ранней весной в Нью-Йорке я вспоминал то безумное время,
и испытывал жгучую благодарность, что у меня в жизни такое было. Было, но
не прошло. И никогда не пройдет. Как и все остальное, что было, оно
навсегда останется со мной. И не важно, что я над собой творю - скоро все
это станет воспоминанием, а воспоминания лучше, чем жизнь.


***