"Борис Хазанов. Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия" - читать интересную книгу автора

"Mon Dieu[8], как я все-таки постарела. Сколько мне можно дать, как ты
думаешь?"
Ты стоял рядом с ней, ты стал выше с тех пор, как ее посетил купец
Козлов, а она еще ниже, и теперь вы были одного роста. В остальном мало что
изменилось, если не считать перемен в составе атмосферного воздуха. Что-то
происходило в мире, правда, никто толком не знал, что именно происходило.
Кое-какие новшества не могли остаться незамеченными: булыжник в переулке
сменился асфальтом, чахлый скверик рядом с посольством был обнесен забором,
там стояла строительная вышка, это была шахта метро. Потом и она исчезла, и
появилось рядом с Хоромным тупиком, лицом к Садовому кольцу и народному
комиссариату путей сообщения, изумительное сооружение - похожая на вход в
туннель станция подземной железной дороги. Что касается воздуха, то, хотя он
по-прежнему состоял из азота и кислорода с незначительной примесью инертных
газов, но азота стало больше и к нему присоединилось нечто изменившее
прозрачность атмосферы. Крупные объекты, как-то: дома и дворы, подъезды и
подворотни, по-прежнему были хорошо различимы, но те, кто еще недавно
выходил из подъездов, останавливался перекинуться словечком с соседом,
заглядывал в керосиновую лавку, выстраивался в хвост перед продовольственным
магазином - короче, вчерашние обитатели дома и переулка - растворились в
этом воздухе один за другим. Бог знает, что с ними случилось, пропали или
стали невидимы, вчера были, сегодня их нет и даже вроде бы никогда не было.
Помутнение атмосферы достигло такой степени, что сейчас уже трудно
объяснить, каким образом удалось отыскать извозчика, вернее, как он нашел
дом в Большом Козловском переулке. Но мы забежали вперед: Анна Яковлевна все
еще в сборах.
"Теперь ты должен отвернуться. Или, пожалуй, выйди... я позову".
Писатель - незачем напоминать, что он был и певцом, - сидя на сундуке в
коридоре, пел гимн метрополитену:
"Где такие залы, подземные вокзалы, подземные порталы блестят, как
серебро!"
Наконец, из-за двери послышался голос Анны Яковлевны. Он вошел.
"VoilГ !"
Писатель молчал, лишившись дара речи.
"OГ№ est votre compliment?[9] В таких случаях, да будет тебе известно,
полагается сказать даме комплимент. - Дрогнувшим голосом она произнесла: -
Ну как?"
Анна Яковлевна ослепительна. Ее глаза затуманены. Черное, длинное, до
полу, шелковое платье висит на ее тощем тельце. Что-то мелко поблескивает на
груди, переливается желтыми и лиловыми искрами. Некогда мама высказала
предположение о припрятанных брильянтах. Брильянты не брильянты, но с ушей
свисают мутно-желтые стекляшки, и шею обвило такое же ожерелье. Анна
Яковлевна стояла, пошатываясь на высоких туфлях, и как будто не знала, куда
деть голые руки в черных, длинных, как чулки, перчатках до локтей. Ее седые
волосы были взбиты и приобрели неожиданный лиловый оттенок.
"Как ты меня находишь? А? - громко дыша от волнения, повторила она. - Я
тебе не нравлюсь?"
Писатель по-прежнему безмолвствовал, открыв рот, взирал на нее с
испугом и восхищением.
"Духи!" - приказала она, теперь ее голос вновь звучал повелительно, как
у герцогини. Мальчик подал с комода пустой флакон. Анна Яковлевна