"Борис Хазанов. Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия" - читать интересную книгу автора

"Очень может быть".
"Что, что может быть?" - взывала она.
"Очень может быть, что вы поправитесь".
"Доктор, вы невозможны. Почему вы мне ничего не прописали?"
"Нет необходимости".
"Понимаю, - сказала она упавшим голосом. - Вы считаете, что я
безнадежна".
"Я этого не говорил".
"Но подумали. Скажите мне правду. Я должна подготовиться, написать
завещание... Доктор, с кем я говорю: с вами или со стенкой?"
"В данном случае это одно и то же. Что вы от меня хотите?"
"Почему вы мне ничего не прописываете?"
"Потому что вы и так поправитесь".
"Я считала вас моим старым другом".
"Можете продолжать считать меня вашим другом".
"Сколько лет мы знакомы?"
Доктор Каценеленбоген возвел глаза к потолку, пожал плечами.
"Я страдаю. Я, может быть, лежу на смертном одре. А вы ничего не
предпринимаете".
Доктор поднял густейшие смоляные - явно крашеные - брови и на мгновение
вышел из задумчивости. Втянул воздух в ноздри, повернул на пальце кольцо с
желто-туманным камнем.
"Но я здесь, как видите. Да будет вам известно, что визит врача уже сам
по себе является терапевтическим мероприятием. Надеюсь, вы и на этот раз
убедитесь в этом... Пейте крепкий чай. Проветривайте комнату, у вас ужасная
духота. Половину этого хлама, - он обвел жилье презрительным взором, - давно
пора выкинуть на свалку".
"Доктор, как вы смеете так говорить!"
Ответом был шумный вздох, опасно заскрипел единственный стул. Эскулап
заколыхался, оборачиваясь.
"А-а, молодой человек. Сколько лет, сколько зим".
Писатель украдкой показал ему язык.
"Ай-яй-яй!" - сказал доктор.
Доктор медицины Арон Каценеленбоген проживал на Чистопрудном бульваре,
в доме с барельефами фантастических зверей и растений в стиле "модерн". Те,
у кого еще есть охота и время пройтись по бульвару, без труда найдут этот
замечательный дом. В годы, когда частную практику, разновидность
эксплуатации трудящихся, удалось, наконец, пресечь и домашний врач стал
такой же архаической фигурой, как извозчик, вывеска с фамилией доктора и
часами приема по-прежнему красовалась у парадного входа, чему отчасти
способствовала известность доктора Каценеленбогена, главным же образом то,
что его частенько приглашали к влиятельным лицам. Рост и тучность, равно как
и высокие гонорары, поддерживали репутацию доктора, который чаще
ограничивался терапевтической беседой (обычно сводившейся к нескольким
внушительным репликам), высоко ценил свежий воздух и лишь в крайних случаях
прописывал пациентам лекарства, бывшие в ходу полвека тому назад.
Доктор Каценеленбоген разделял мнение герцога Ларошфуко о том, что у
всех нас находится достаточно сил, чтобы переносить чужие страдания, и что,
с другой стороны, мы никогда не бываем настолько несчастливы или настолько
счастливы, как мы это воображаем. Он не надеялся на конечное торжество