"Борис Хазанов. Страх (Повесть ни о чем) " - читать интересную книгу автора

сказалась: он лишь усмехнулся таинственной усмешкой и снял трубку, чтобы
протелефонировать куда надо. И дело, завонявшее было в воздухе, само собой
заглохло. Начальник же КВЧ спустя немного времени загремел куда-то на
дальний лагпункт.
Под вечер в баню к Набиркину тянулась уже вовсе не организованная толпа
-- начальник конюшни, вольнонаемный экспедитор, зонные надзиратели,
проводники собак. Эти мылились все вместе, а после них их женщины.
Старик сидел за стеной в темном закутке, перед загашенной топкой, и от
нечего делать смотрел в дырочку на моющихся женщин. Зрелище это не вызывало
в нем никаких чувств: инстинкт, давно угасший, влачил существование в форме
брезгливого любопытства. По своему ка-, честву женщины не всегда
соответствовали чину своих владельцев; это усиливало презрение старика к
мелкой сошке - надзирателям и прочим, словно они заграбастали нечто, не
соответствующее их положению. Поглядев немного, он отворачивался и
равнодушно сплевывал в золу.
Темнело, опять визжал ворот, гремела цепь: он доливал бочку холодной
водой. Остывшие камни медленно шипели, выжимая последки пара. Немногие
поздние посетительницы обматывали платками румяных и сонных детей. Все с тем
же выражением долга и унылого мужества старик банщик подметал пол, кашляя,
сгребал с лавок мокрые клочья последних известий и приветственных писем
Вождю. Обмылки собирал отдельно, хозяйственно отскребывал всякий прилипший
кусочек: за месяц у него набирался целый ком, его можно было перетопить и
нарезать брусочками. Эти брусочки он продавал в зоне.
Уже сиял во тьме над лагерем, по ту сторону мигающих огоньков поселка,
огненный венец. Белый луч прожектора висел над частоколом. С четырех сторон
на зону были наведены пулеметы. Лагпункт казался мертвым: ни единого звука
не доносилось оттуда. Бесконвойный банщик возвращался домой, и кашель его
постепенно затихал вдали. 2
На вахте загремел наружный засов; Набиркин вошел в проходную. Дежурный
надзиратель, вооруженный одним пистолетом, небрежно обхлопал его под мышками
и по швам, пощупал для вида коленки, помял в руках полы бушлата. Старик
стоял перед ним, выпятив грудь и растопырив руки, в торжественно-глупой
позе, даже рот у него был приоткрыт. Обыск, повторявшийся изо дня в день
каждое утро и вечер, превратился давно в пустую формальность.
У вахтера от лежания на лавке в холодной дежурке ныли кости и ломило
затылок. Он мучительно зевал, изрыгая пар, при каждом зевке глаза его
заливались слезами. Он пошел отворять внутренний засов.
Бесконвойный банщик вошел в зону. Но вместо того, чтобы направиться к
себе в секцию, он свернул в другую сторону, и скоро его бушлат исчез в
белесоватой тьме, сквозь которую смутными видениями проступали бревенчатые
бараки. Банщик очутился на краю зоны, где вровень с колючей проволокой,
ограждавшей запретную полосу, шел трап мимо бараков до санчасти.
Старик шагал по трапу, по-крестьянски прямо перед собой ставя разбитые
валенки. Снег запорошил его сутулую спину и круглую ушанку. Наверху, под
черными тарелками фонарей, снег густо сыпался в конусах света, как будто
рождался вместе с ним; косая тень то обгоняла старика, то бежала за ним; он
шел, минуя одно крыльцо за другим, пока не дошел до последнего барака. Тут
он остановился, осмотрелся, нет ли кого, и взошел на крыльцо.
Отхожее место находилось в конце темных сеней, чтобы добраться до него,
нужно было пройти бесшумно мимо дверей, за которыми с обеих сторон сидело по