"Борис Хазанов. Далекое зрелище лесов (роман)" - читать интересную книгу автора

показались мне очень оригинальными, я подумал: почему бы с этого не начать?
Как вдруг что-то донеслось с улицы, смешав мои мысли. Внешний мир вторгся в
мое одиночество. Робинзон услышал плеск пиратских весел, рокот сторожевого
катера.
Из-за плетня я наблюдал за тем, как через бугор перевалило страшилище.
Гигантский облепленный грязью механизм на платформе с восемью парами колес с
мучительным ревом, выбрасывая облака ядовитого дыма из двух выхлопных труб,
двигался по разбитой дороге - куда? зачем?
Машина остановилась. Водитель в засаленной кепке, с лицом, почернелым от
грязного пота, что-то кричал со своего сиденья, может быть, спрашивал
дорогу; ничего не было слышно из-за тарахтенья мотора. На всякий случай я
помотал головой. Он крикнул что-то, я развел руками. Водитель сплюнул,
покрутил пальцем около лба и схватился за руль.
Грохот постепенно слабел, заблудившийся монстр ехал по деревне. Вернувшись к
себе, приезжий окунул перо в чернильницу и начертал на первой странице в
правом верхнем углу эпиграф. Прекрасные старые стихи умершего добрых сто
пятьдесят лет назад немецкого классика. Эпиграф заключал в себе двойной
умысел: тонко намекал на мой замысел и вместе с тем обязывал пишущего
волей-неволей подстраиваться к своему торжественно-мерному ладу. После чего
я проставил, как в дневнике, число и месяц. Дата вынуждала к продолжению.
С пером наготове я вперил взор в пространство, и понемногу во тьме моего
мозга проступило мое собственное изображение: так смотрит из омута сквозь
толщу воды призрачно-белый лик утопленника.
Я подумал о том, что задача моя ни в коей мере не сводится к тому, чтобы
сгрести в кучу щебень воспоминаний, к описи старого хлама; это был бы лишь
первый шаг. Автобиография - почтенный жанр, есть заслуживающие внимания
образцы, но то, что я должен был совершить, никогда и никем, быть может, не
предпринималось. Пишущий историю своей жизни, как и вообще человеческую
историю, обыкновенно старается не думать, что было потом; ему кажется, что
подлинность минувшего от этого пострадает. Мне же предстояло прошагать
заново весь мой путь, но уже не вслепую; я знал, куда он ведет; весь путь
был известен заранее, словно передо мной лежала географическая карта моей
жизни, я видел каждый изгиб дороги и каждый поворот, видел земли, через
которые она пролегла, и должен был продумать все упущенные возможности,
подвести итоги, свести счеты. И хотя я вовсе не собирался возвращаться к
"литературе", еще менее предназначал мое сочинение для читателей, мысль о
том, что я создам парадигму человеческой жизни, так сказать, Автобиографию
человечества на примере одной-единственной, не ускользнула от меня, мысль
эта маячила на горизонте сознания. Я убеждал себя, что не это главное.
Главное было понять, в чем состоял смысл моей жизни, понять, что это значит:
смысл жизни. Обозреть хаотическое прошлое - не значило ли это обнаружить в
нем скрытую логику, тайную принудительность, о которой мы не догадываемся,
пока живем? План, которому мы следуем, но о котором нам ничего не известно.
Другими словами, я должен был сам внести в мою жизнь смысл - и, может быть,
на этом ее и закончить. Я понимал, что имею дело с процедурой, напоминающей
обмывание и одевание покойника перед тем, как уложить его в гроб.

IV

Может статься, что и живем-то мы в конце концов ради того, чтобы отдать себе