"Поль Хайм. Повесть о Гернике " - читать интересную книгу автора

уже сумасшедшая. Кажется, кругом все так и думают.
Память постоянно возвращает меня к той кошмарной ночи, к каждому
тогда сказанному слову. Я вижу Кармелу, маму, испытываю все те же чувства,
все ту же антипатию к Кортесу.
Однако все это уже в прошлом, а в настоящем - зимнее утро и тусклый
свет в келье женского монастыря, куда я пришла и где меня приняли всего
несколько месяцев назад. Полупустая комната с её убогой обстановкой -
столом, стулом, деревянным сундуком для белья - успокаивает мою душу... Пол
из глиняной плитки, по которому так гулко стучат мои башмаки на деревянной
подошве, когда я рано утром возвращаюсь с огорода... Отныне это стало моим
домом. Лучик солнца падает на пол, высветив угол рядом с сундуком. Это
последнее, что успевает удержать мое сознание прежде, чем я вновь
погружаюсь в полузабытье. Какой тяжелый сон! Утром я не слышала ничего: ни
как звонили к заутрене, ни к последующей службе, проспала утреннее
благословение.
- Как вы себя чувствуете, сестра Эухения? Скоро уже восемь. Придете
на девятичасовую молитву или, может, ещё полежите до полудня? Я кофе вам
принесла.
- Сейчас открою, сестра Тереса. Подождите.
У меня сильно кружится голова, так что едва успеваю сесть на край
кровати. Неуверенной походкой иду открывать дверь. Черное платье монахини.
Черный клобук с белыми краями падающих на плечи крыльев сжимает лоб,
подхватывает подбородок милого приветливого лица сестры Тересы. Из-за очков
смотрят на меня лучистые глаза, такие добрые, чистые, простодушные. Я
успокаиваюсь, мне становится легче дышать. Платочком своим она бережно
обтирает мне лоб, виски, склонившись надо мной, измеряет мне пульс.
- Вас все ещё лихорадит. Вам надо ополоснуть лицо холодной водой. И
снова ложитесь. Ближе к полудню я ещё зайду.
Здесь обо мне так заботятся... Я набираю воду в оловянный тазик,
опускаю в него кисти рук. Чувствую, как прохлада насыщает мою кожу,
разливается благодатью по всему моему телу. Ополаскиваю лицо, провожу
влажными руками по волосам, слегка смачиваю затылок. Меня знобит, шатает. Я
с трудом дохожу до кровати, валюсь. Такая ужасная, бесконечная усталость,
никак не могу с ней справиться. Меня охватывает страх, уж не та ли это
нервная болезнь, болезнь души - меланхолия, что в конечном итоге и погубила
мою маму? Этот коварный недуг подкрался к ней, когда я ещё только родила
сына; и уж больше её не отпускал, оказавшись для нас всех роковым.
Прошло несколько недель после бомбежки. Я чувствовала, как силы
покидают меня. В полном отчаянии я часами молилась, вернее сказать,
пыталась молиться на развалинах того, что ещё не так давно было церковью.
А три года спустя я пришла в женский монастырь Санта-Клара.
Матушка-настоятельница взяла меня, несмотря на мои собственные признания,
что колеблюсь, в вере своей не тверда. Я приняла постриг, став в монашестве
Эухенией Страсти Господни. Было это в мае сорокового. Вслед за мной сюда, в
монастырь, пришли Эухения Хауреги - та, что когда-то жила со мной по
соседству на одной улице, на Гойенкалье, и моя дальняя родственница Томаса
Эчеваррия, ставшая теперь в монашестве сестрой Томасой Сердце Иисуса.
Отныне мир мой ограничен стенами монастыря, где жизнь моя протекает в
послушании и молитвах среди таких же, как и я, сестер-кларисс. Здесь в
монашеской келье, где я нашла последнее свое пристанище, теперь вволю могу