"Михаил Харитонов. Конец прекрасной эпохи " - читать интересную книгу автора

до неприятности козлетон, - никак Ипполит Мокиевич собственной персоной
пожаловали? То-то я гляжу, такая страшная шуба...
Крекшин повернулся на голос, уже точно зная, кого встретил. Так и
вышло: небезызвестный Илья Григорьевич Мерцлов, журналист и литератор на
вольных хлебах, с некоторого времени - депутат Государственной Думы от
Национально-Прогрессивной Партии, в двубортном сером жилете английского
фасону, стоял на верхней площадке, и делал знаки руками, выражающие желание
немедленно заключить Ипполита Мокиевича в объятия. "Вот же влип", - с
досадой подумал купчина, "привязался ко мне этот Мерцлов. Теперь, небось,
не отвяжется." Однако ж, открыто показывать неуважение тоже было бы
недальновидно: Илья Григорьевич, известный как своей ловкостью в
обтяпывании разных дел, так и изрядной злопамятливостью, мог впоследствии
почему-нибудь да подвернуться - то ли к выгоде, то ли к худу. "Ну его.
Ежели раньше меня помрёт - пойду на могилу плюну", - в который уже раз
решил для себя Ипполит Мокиевич, и, напустив на себя приветливый вид,
отправился наверх. Палисандровая лестница застонала под многопудовым весом
ходока.
- Ну здравствуй, здравствуй, дорогой, - пропел козлетоном Илья
Григорьевич, приобнимая купца. - В Москве надолго ли?
- Вот приехал... - неопределённо обозначил свои планы Крекшин, не
желая входить в подробность.
- А я вот как раз с Бостонского аукциона. Представьте, остался
совершенно без копейки - но дьявольски доволен! Очень там интересные
вещички видал...
"Вот же чёрт бойкий", - решил про себя Крекшин. Страсть Мерцлова к
аукционным торгам была притчей во языцах. Злые языки распускали слухи, что
господин депутат поправляет-де свои финансовые дела, по заказам
коллекционеров разыскивая на торгах всякие редкости. "Хотя - пущай себе
обходится как хочет, лишь бы на казённые деньги не зарился", - резонно
умозаключил честный купец, и посмотрел на Илью Григорьевича с несколько
большей симпатией: в чём - в чём, но в обычном думском казнокрадстве тот
доселе замечаем не был.
- А как с англичанами? Составилось ли дело? - продолжал интересоваться
Мерцлов.
"Ну вот же привязался", - опять подумал Ипполит Мокиевич, "и всё-то он
знает. А ведь английское дело вовсе не желательно к огласке... Как бы
выкрутиться..."
- Да, право, что я о внешнем-то, - тут же сдал назад Илья Григорьевич,
откровенно за Ипполитом Мокиевичем наблюдавший. - Давайте, что-ли, о
приятностях жизни. Тут у нас как раз кляйне ферейн составился на предмет
опробывания кабанчика. Не желаете ли?..
- Так ведь пост! - брякнул Ипполит Мокиевич, не сразу сообразив, что
Мерцлов, будучи лютеранского вероисповедания, постов не держит. Илья
Григорьевич осознал, что подкатил со своим кабанчиком несколько не ко
времени, и, раскланявшись уже не так тепло, поспешил наверх, в кабинеты.
"Что же это у них за ферейн такой?" - подумалось Крекшину. "Небось,
опять что-нибудь политическое замышляют. Хотя нет, в "Палкине" побереглись
бы..." Так и не придя ни к какому устойчивому мнению, он поднялся наверх.
Там его уже поджидал прибывший несколько ранее друг и компаньон Лев
Генрихович Остензон, прозванный газетчиками "русско-американской акулой".