"Фрэнсис Брет Гарт. Кресси (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Маккинстри сонно посмотрел на него своим воспаленным, тусклым оком.
- Вы глядите, не теряйте главного своего козыря, мистер Форд, -
спокоя. Сохраните его при себе, и вам в Индейцевом Ключе никто не страшен.
У меня вот нет его, я неспокойный, мне что драка, что две, разницы не
составляет, - продолжал он самым бесстрастным тоном. - А вы, вы держитесь
своего спокоя. - Он отступил на шаг и, поведя в его сторону покалеченной
рукой, словно указывая на какую-то удачную деталь его костюма, заключил: -
Он вам очень даже к лицу.
С этими словами Маккинстри, кивнув, снова повернулся к танцующим.
Мистер Форд молча проложил себе путь сквозь толпу вниз по лестнице. Но
лишь только он очутился на улице, вся его странная ярость, как и не менее
странные угрызения совести, терзающие его в присутствии Маккинстри,
испарились в ярком лунном свете, растаяли в теплом вечернем воздухе. Внизу
был берег реки, и трепещущая серебристая струя проглядывала сквозь сонные
речные испарения, как и в тот миг, когда они вдвоем увидели все это через
распахнутое окно. Он даже обернулся и посмотрел на освещенные окна, будто
в одном из них ожидал увидеть ее. Впрочем, он знал, что завтра увидит ее
непременно, и, отбросив все мысли о благоразумии, все заботы о будущем,
все сомнения, зашагал домой, погруженный в восхитительные воспоминания.
Даже Руперт Филджи, о котором он с тех пор и не вспомнил ни разу, Руперт,
давно уже мирно спавший подле своего маленького братца, не шагал домой в
таком безумном и опасном состоянии.
Дойдя до гостиницы, он с удивлением увидел, что еще только
одиннадцать часов. Никто еще не возвращался, во всей гостинице оставались
только бармен и вертлявая горничная, которая поглядела на него недоуменно
и с сожалением. Он почувствовал себя как-то глупо и готов был раскаяться,
что не остался пригласить на танец миссис Трип или хотя бы просто
постоять, смешавшись с толпой зрителей. Торопливо пробормотав что-то
насчет срочных писем, он взял свечу и поднялся к себе. Но в своей комнате
он почувствовал, что не в силах терпеть холодное равнодушие, с каким
знакомые стены встречают нас после какого-нибудь важного события в нашей
жизни. Трудно было поверить, что он вышел из этой самой комнаты всего
каких-нибудь два часа назад, - так незнакомо было в ней все, так чуждо его
новым переживаниям. А между тем вот его стол, книги, кресло, его постель,
все в том же виде, в каком было оставлено, даже липкий огрызок пряника,
выпавший из кармана Джонни. Он еще не достиг той стадии всепоглощающей
влюбленности, когда образ любимой может жить во всем, что нас окружает; в
его тихой комнате для нее еще не было места. Он даже думать о ней здесь не
мог; а думать о ней должен был непременно, пусть не здесь, он может и
уйти. Ему пришла в голову мысль выйти и походить по поселку, покуда
тревожная греза не отпустит его, но даже в своем безумии он ясно понимал
всю сентиментальную глупость такой затеи. Школа! Вот куда он может пойти.
Это будет всего лишь приятной прогулкой, ночь так прекрасна; и к тому же
можно будет забрать миртовый букетик из стола. Он слишком красноречив -
или слишком драгоценен, - чтобы его там оставить. А потом он ведь не
посмотрел как следует, может быть, в букетике или на столе есть еще
какой-нибудь не замеченный им знак, намек, след. Сердце у него учащенно
забилось, но он твердил себе, что в нем говорит лишь инстинкт
осторожности.
Воздух был мягче и теплее, чем всегда, хотя в нем и сохранялась