"Фрэнсис Брет Гарт. Кресси (Повесть)" - читать интересную книгу автора

каждый раз подбирая камень побольше и подходя ближе. В конце концов он
храбро обошел вокруг хижины и спрыгнул в канаву, вырытую поблизости.
Пройдя по ней шагов двести, он наткнулся на старую шахту, вход в которую
был заколочен ветхими досками, словно для того, чтобы кто-нибудь,
зазевавшись, туда не свалился. Тут вдруг на Джонни напал необъяснимый
страх, и он убежал. И первым, кого он увидел, добравшись до гостиницы, был
прекрасный незнакомец, не утративший ни одного из своих совершенств и как
ни в чем не бывало отъезжающий в коляске уже с каким-то другим знакомым.
Тем временем мистер Форд, хоть и отдавший дань восторга историческому
событию, постепенно прискучил утомительным празднованием. А так как его
комната в гостинице "Эврика" содрогалась от звуков духового оркестра
снаружи и ораторского красноречия внизу и вся пропахла порохом и
шампанским, взрывавшимися со всех сторон, он решил уйти в школу и написать
кое-какие письма в лесной тиши.
Разница была благодатна; шум отдаленного поселка долетал сюда лишь
как мирный шелест ветра в верхушках деревьев. В школе на горе, где чистое
дыхание сосен наполняло каждый уголок, изгоняя все следы присутствия
человека, бурные торжества, происходившие внизу, казались неясным сном.
Явь была здесь.
Учитель вынул из кармана несколько писем - одно из них было помято и
зачитано почти до дыр. Он снова перечитал его, медленно и терпеливо,
словно ожидая, что на него снизойдет вдохновение, а оно не снисходило.
Раньше это письмо пробуждало в нем юношеский восторг, преображая его не по
годам серьезное лицо. Но сегодня письмо не подействовало. Он сунул его
обратно в карман с легким вздохом, который прозвучал так неуместно среди
этой мирной тишины, что он не мог удержаться от смущенной улыбки, и уже в
следующую минуту с самым серьезным видом занялся делами.
Некоторое время он писал, потом поднял голову. Какое-то неуловимое
приятное ощущение подкрадывалось к нему, словно дрема, останавливая его
перо. Это было почти физическое ощущение, оно не имело отношения ни к его
переписке, ни к воспоминаниям и в то же время говорило что-то сердцу и
уму. Может быть, его пьянит смолистый запах сосен? Кажется, он и прежде
замечал, как странно он действует в час заката, когда от подлеска в воздух
поднимается аромат свежести. Да, конечно, это запах. Он опустил глаза - на
столе перед ним лежал его источник: букетик дикого калифорнийского мирта с
бутоном розы в середине.
Ничего необычного в этом не было. Дети часто клали ему на стол свои
приношения, не ища специального повода или случая. Он мог просто не
заметить этот букетик во время занятий. Ему стало жалко бедные, всеми
забытые, уже поникшие цветы. Он вспомнил, что мирт в детском фольклоре -
вероятно, вслед за старинным преданием, связывающим это растение с
Венерой, - символизирует любовь. Он даже объяснял детям, откуда у них
могло взяться это поверье.
Он держал букетик в руке и вдруг почувствовал под пальцами что-то
восхитительно шелковистое, пронзившее ему сердце непонятным восторгом.
Веточки мирта оказались перевязаны не ниткой и не лентой, а длинной прядью
мягких каштановых волос. Он размотал один волос и поднес его к свету.
Длина, цвет, шелковистость, а всего определеннее какой-то необъяснимый
инстинкт сказали ему, что это волос Кресси Маккинстри. И он поспешно
положил волосок на стол, будто, держа его в руке, прикасался к ней самой.