"Марк Харитонов. Способ существования (Эссе)" - читать интересную книгу автора

говорил, что в московской синагоге за ним было закреплено персональное
место, с именем, вырезанным на сиденье скамьи.
Фамилия его первоначально была Харитон; окончание "ов" добавил либо
он сам, либо какой-то писарь. Откуда в нашем роду греческое имя, не
знаю. Как-то в еврейской истории Рота я вычитал, что эллинизированный
иудейский царь Антиох поощрял соплеменников принимать греческие имена.
Но вряд ли бы оно сохранилось в поколениях с тех пор.
Есть знаменитый академик-атомщик Харитон, но я, конечно, никогда не
доберусь до него, чтобы спросить, не к общим ли мы восходим предкам и
к каким.
В Москве пока нет улицы, названной моим именем, зато есть целых два
переулка, Большой Харитоньевский и Малый.
До меня дошли только обрывки воспоминаний об исчезнувшем мире вре-
мен моего деда и моих родителей. Целая своеобразная цивилизация - я
могу домыслить ее черты, ее воздух по рассказам Шолом Алейхема и Зин-
гера. Мир тесной духоты и вкусных запахов, мир зеленых шагаловских ев-
реев, где пасли коров, учили Тору и помогали беднякам, зажигали по
праздникам свечи, где щуплый мальчишка - мой отец - капал свечным вос-
ком на бороду ребе, вздремнувшего в хедере за столом. Эта цивилизация
погибла в концлагерях и газовых камерах, эти местечки стерты с лица
земли - я сам никогда их не видел, лишь ловлю последние долетевшие до
меня отголоски той жизни.
Вот, скажем, такой папин рассказ. Дедушка много лет кормил у себя
по субботам бедняка, слепого портного; это была своего рода привиле-
гия. Но однажды этого бедняка переманил к себе сосед. Дедушка очень
обиделся. Собрались старые евреи рассудить их. В местечке были две си-
нагоги, большая, для почтенной публики, и маленькая, для менее почтен-
ной. Соседа наказали, определив ему ходить в маленькую синагогу. После
этого они с дедушкой перестали разговаривать. Начальник местной мили-
ции - большой тогда человек - узнал, что два почтенных еврея не разго-
варивают, и посадил обоих в тюрьму. За что? Потом объясню. Женам веле-
ли принести еду. Посидели, посидели, но долго вместе не помолчишь -
поневоле стали опять разговаривать.
Теперь этот тип отношений практически исчез - я застал остатки.
Помню, например, как к нашему дому в Лосинке пришел освобожденный по
амнистии 1953 года - просто узнал, где здесь живут евреи, и зашел поп-
росить вещей ли, денег ли на дорогу; конечно, его и покормили. То был
обычай доброты, не спрашивающей о подробностях, - традиция, помогавшая
соплеменникам выжить среди всех бед и погромов. Что от нее осталось?
Когда-то и в русских деревнях жалели несчастных.
Будучи местечковым юристом, дед не спешил выписывать метрики своим
детям, он сам потом по надобности оформлял им паспорта и даты рождения
ставил задним числом, по весьма смутной памяти, а то и вовсе произ-
вольно. Иногда они спорили с бабушкой: "Когда родился Лева?" - "В Пас-
ху". - "Да что ты, в Пасху это Соня. Помнишь, нам как раз принесли ша-
лахмонес*?" - "Ой, чтоб мне горя не знать, это была Дора!.." Так расс-
казывал папа.
Он сам оказался на два года младше своего паспортного возраста.
Подгонять возраст в метриках приходилось, например, потому, что обычай
не позволял выдавать замуж младших дочерей раньше старших, а жизнь по-