"Стивен Хантер. Второй Салладин" - читать интересную книгу автора

тоже в горах, а эти горы хотя во многом и отличались от его родных, столь же
во многом их повторяли.
Они назывались Сьерритас и тянулись от границы к северу на двадцать или
тридцать километров, прежде чем превратиться в суровую пустынную равнину по
пути к американскому городу Тусону.
Это были обширные предгорья, поросшие невысокими дубами и зловредными
колючками, пробивающимися сквозь каменистую почву, до тех пор, пока на
высоте пяти тысяч футов все это резко не превращалось в камень, пик,
скалистую вершину, голую, бесплодную и неприступную. Пословица утверждала,
что каждая гоpa - крепость, и здесь, на высоте, он чувствовал себя в
безопасности, словно за крепостной стеной.
Пускай приходят. Свое мастерство он постигал в сотне переделок и еще в
сотне оттачивал, в горах он даст сто очков вперед кому угодно. Впрочем,
сомнительно, чтобы американцы попытались взять его. Ему говорили, они
превыше всего ставят свои удовольствия, а не отвагу. И все же вдруг против
него пошлют Джарди?
Курд помедлил на краю скалы, глядя на возвышающиеся вокруг пики,
тускло-коричневые на ярком солнце. Повсюду, куда ни взгляни, царили покой и
безмолвие, один лишь ветер овевал его лицо.
А вдруг свыше предначертано, что против него пошлют Джарди? Вдруг
такова воля Всевышнего?
Кто знает, какова воля Всевышнего? Что толку об этом беспокоиться? И
все же, все же...
Однако здесь, в глуши горных вершин, помимо безопасности он получал еще
кое-что. Свободу. Свободу думать как курд, двигаться как курд, свободу быть
курдом. Здесь его не угнетала необходимость носить чужую маску, что давалось
ему труднее всего.
"Ты должен стать одним из них, - напутствовали его. - Но это будет
несложно. Американцы заняты исключительно самими собой. Они не видят дальше
своего носа. Но разумеется, тебе придется немного изменить свои привычки.
Согласен?"
"Да, - отвечал он. - Научите меня. Я пойду на любые жертвы, заплачу
какую угодно цену. Моя жизнь - прах. Она лишь орудие моего возмездия".
"Превосходно, - похвалили его. - Твоя ненависть чиста и ничем не
замутнена, ее необходимо подпитывать. Она даст тебе силы преодолеть
многочисленные тяготы. Некоторых приходится учить ненавидеть. Ты получил это
чувство в дар. Ты святой. Ты ведешь священную войну".
"Никакая это не святость, - ощетинился он, и от его горящего взгляда им
стало явно не по себе. - Не кощунствуйте. Мне придется принять на себя
бесчестье. Но это не имеет значения".
Он медленно пробирался по горам на север, наслаждаясь путешествием.
Ночью он пересек грунтовую дорогу в низине. Кемпинги, места, куда американцы
приезжали развлекаться, он обходил стороной. Небо было пронзительно, до
боли, синим, и с него било сверкающее, почти белое солнце. В вышине плыли
редкие полупрозрачные облака. С вершины виднелись лишь горы. Одна гряда
сменяла другую. Повсюду лежала пыль, которую подхватывал и носил ветер, а
местами попадались даже островки снега, чешуйчатого и ноздреватого,
сминавшегося под его американскими ботинками. В полумраке горы представали
во всем своем великолепии. Тени и мягкий воздух окрашивали их в кеск-о-шин,
неуловимый синевато-зеленый оттенок, милый курдскому сердцу, потому что он