"Фэн Хань. Восточный фронт " - читать интересную книгу автора

вопроса.
- Да, вопрос серьезный, - злорадно усмехнулся политком и закончил свою
мысль:
- Безусловно, он связан и с мирными переговорами и с общим военным
положением. Мир смотрит сейчас на нас, к этой карте приковано всеобщее
внимание. Чем же это закончится?.. Хм! война, и никакого мира! - Чжай Цзы-ни
вынул сигарету, закурил и отшвырнул погасшую спичку в сторону. - Нет! Мир
или война - так ставится сейчас вопрос.
Шан Чжи-ин многозначительно развел руками, поежился, отодвинул карту.
Оба одновременно встали и вышли из палатки. Только теперь можно было
рассмотреть их рослые, крепкие фигуры. Шан Чжи-ин выглядел несколько моложе
комиссара. Плечистый, ладно скроенный, с широкой грудью и загорелым дочерна
лицом, дышавшим отвагой, он всегда был уверен в себе и своей силе. Такого
только задень - взорвется! Политком Чжай Цзы-ни был сдержаннее его и более
спокойным по натуре. Человек скромный, уравновешенный, он умел хорошо
владеть собой и не растрачивал силы понапрасну. Ясные глаза выдавали его
живой, веселый характер, умение предвидеть, быстро проникать в сущность
вещей и явлений... Около палатки они задержались на минуту. [8]
Лагерь раскинулся у подножья горы, вдоль опушки леса. Палатки,
выстроившиеся нескончаемыми рядами, повсюду груды вещевых мешков, запасы
продовольствия, ящики с боеприпасами, телефонные катушки, повозки,
переметные сумы на ветвях деревьев. Лошади шумно жуют сено, ржут,
обмахиваются хвостами. Мелькнувший на миг солнечный луч погас, и снова лес
помрачнел, словно придавленный тяжелыми, черными тучами.
Невольно вспомнилась ночь, когда полк перебрасывали через Ялуцзян, -
черная, как лак, ветреная, с тяжелыми, стелющимися над самой землей тучами.
Отгрохотало в стальных перекрытиях железнодорожного моста гулкое эхо,
паровоз выпустил пары и остановился. Из вагонов, похожих на огромные ящики,
на платформу высыпали люди. Вокруг ничего не было видно - ни гор, о которых
столько говорили всю дорогу, ни полей, ни деревни, расположенной где-то
возле станции. О существовании самой станции, разрушенной бомбежкой, можно
было только догадываться по запаху гари, паленого железа и машинного масла,
по невидимым в темноте рельсам, о которые спотыкались чуть ли не каждые два
шага. Топот множества ног слился в сплошной гул, в котором ничего нельзя
было разобрать. Постепенно Шан Чжи-ин привык к этому шуму. Рядом кто-то
высказал вслух пожелание, что не худо бы заняться ужином, ему резонно
возразили: раньше нужно разыскать место для ночлега. Кто-то кого-то звал,
затерявшись в толпе. Кто-то надсадно бранился, кричал, но что он кричал -
было известно одному небу. Вдруг паровоз дал свисток, запыхтел, выпустил
клубы белого пара, колеса лязгнули и пришли в движение. Вздрогнула земля.
Поезд, отойдя от станции, ушел прямо на север, оставив привезенных им людей.
Только теперь люди поняли, что они вдали от родины, что находятся на
корейской земле. И сразу смолк разноголосый шум. Не слышно стало ни глухого
рокота, ни надсадных криков. В наступившей тишине отчетливо раздалась
команда, многократно повторенная из конца в конец платформы. Люди побежали
строиться. Словно эстафета, по рядам пробежал ветерок переклички. Новая
команда: "На пле-е-чо!", и подразделения мерным шагом пошли строиться в
сводную походную колонну. [9]
В ожидании, когда полк будет готов к выступлению, Шан Чжи-ин и политком
стояли у реки, стараясь скорее угадать, чем увидеть в этой непроглядной тьме