"Дональд Гамильтон. Палачи" - читать интересную книгу автора

Я утешился мыслью, что корабль этот - и, пожалуй, капитан его - годами
ходил за рубежи Полярного круга и возвращался назад в целости и
сохранности. Опыт - неплохая вещь, и весьма облегчает жизнь...
В кают-компании горланил "кретиноскоп", являвший нам сборище норвежских
любителей решать загадки - позор и срам всенародного размаха. Одно дело -
бахвалиться вопиющим и полным невежеством в приятельском кругу, и совсем
иное - выставлять свою глупость на обозрение целой стране. А также
сопредельным Швеции и Дании, между прочим
Лишь немногие из пассажиров, расположившихся в кают-компании, краем глаза
следили за жалким телевизионным фарсом. Остальные мужественно - и
женственно - пытались не замечать субъектов, исступленно ломавших головы
над непроницаемо темным, таинственным именем великого древнегреческого
поэта: "Г... МЕР". Не доставало единственной буквы, и вот ее-то межеумки
отыскивали, тужась и пыхтя от непомерного мозгового напряжения... Боги,
боги бессмертные!
Снова, как и в самолете, я втихомолку подивился: что же это за общество,
позволяющее одному остолопу с лишней монеткой в кармане истязать ближних,
алчущих мира и спокойствия? Позволяющее просто уплатить, повернуть
выключатель и навязать окружающим экранное действо, способное повергнуть в
истерику даже умеренно развитого орангутанга? Но время для раздумий над
подобными неприятностями было неподходящим.
Я увидел подле входной двери красный рюкзак - родного братца тому, который
давеча снесли по трапу на пристань. Владелец обнаружился почти немедля. В
углу, справа - там, где он мог следить за каждым новоприбывшим, делая вид,
будто всецело поглощен предстающим на голубом экране "Лугом Кудесников"...
Парень поспорил бы с самим Гаем Юлием Цезарем, по преданию, могшим читать,
писать, слушать и разговаривать одновременно. Ибо, изучая гостей и глядя в
телевизор, он умудрялся еще и пожирать глазами пару изящных, обтянутых
нейлоновыми чулками, ног. Учитывая редкость подобного зрелища в нынешней,
облаченной брюками, Скандинавии, укорять парня было бы несправедливо.
Но меня неизмеримо больше привлек усевшийся подле девицы пожилой субъект -
довольно маленький, хрупкий, неброский. Обладатель пушистых седых волос,
тщательно зачесанных, дабы по возможности прикрыть обозначившуюся розовую
лысинку.
Маленький, хрупкий, седовласый, безобидный с виду человек, сообщил Хэнк
Прист, описывая доктора Эльфенбейна. Миниатюрна и весьма приглядна, сказал
он о Грете. Вот и великолепно. Вражеские главнокомандующие объявились на
самом что ни на есть виду. Пускай отдыхают и терпеливо ждут, покуда
настанет их черед... А сейчас приличествовало уделить внимание мелкой
сошке. Усердным подчиненным...
Парень обернулся, понукаемый необъяснимым первобытным ощущением. Я весьма
неоригинально зову такое чувство шестым. Обернулся - и узрел меня во всей
непревзойденной и трудноописуемой красе.
Мгновение-другое норвежец попросту не знал, как отнестись к нежданному
открытию. Я пялился на него прямо в упор: безо всяких изысканных шпионских
уловок либо диверсантских тонкостей. Парень, к чести его будь сказано,
уставился мне в зрачки с откровенным вызовом.
"Оба мы отлично знаем, что именно приключилось нынче вечером!" Так
надлежало толковать выражение голубых, нахальных, самоуверенных глаз. "И
что теперь поделаешь, а, приятель?" Надлежало отдать противнику должное: