"Генри Райдер Хаггард. Луна Израиля " - читать интересную книгу автора

развлекаться, потешаясь надо мной. Однако, проводя в их обществе несколько
дней, я завоевал их расположение, рассказав им одну из моих историй, и с
этого момента стал для них желанным гостем. Но я по-прежнему не мог попасть
к принцу, а так как мой денежный запас все уменьшался, я начал подумывать о
возвращении в Мемфис.
И вот однажды передо мной остановился длиннобородый старик, на одежде
которого была вышита голова быка; в руке он держал жезл или посох с золотым
набалдашником, указывавший на то, что он занимал при дворе высокую
должность. Назвав меня белоголовой вороной, он спросил, что я тут делаю,
прыгая день за днем по дворцовым залам. Я назвал себя и объяснил, зачем я
здесь, а он сообщил, что его имя - Памбаса и он один из камергеров принца.
Когда я попросил его провести меня к принцу, он рассмеялся мне в лицо и
туманно намекнул, что путь к его высочеству вымощен золотом. Я понял, что он
имеет в виду, и преподнес ему подарок, который он склевал так же проворно,
как петух склевывает зерно, сказав при этом, что поговорит обо мне со своим
господином, и велев мне прийти во дворец на следующий день.
Я приходил трижды, и всякий раз этот старый петух склевывал новые
зерна. Наконец во мне закипела ярость, и, забыв, где я нахожусь, я накричал
на него и назвал его вором, так что вокруг нас собралась любопытствующая
толпа слушателей. Видимо, это его испугало. Он бросил взгляд на дверь,
возможно собираясь позвать стражу, чтобы прогнать меня прочь, но потом
передумал и ворчливым голосом приказал мне следовать за ним. Мы прошли по
длинным коридорам мимо солдат, стоявших на часах, неподвижных, как мумии в
гробницах, и наконец очутились перед входом, задрапированным вышитыми
занавесями. Здесь Памбаса шепотом велел мне подождать и вошел, неплотно
задернув занавески, так что мне было видно и слышно все, что происходило в
комнате.
Это была небольшая комната, в какой мог бы жить любой писец, ибо на
столах были разложены палитры, тростниковые перья, стояли алебастровые вазы
с тушью, а к доскам были прикреплены листы папируса. Стены были расписаны -
не так, как я привык расписывать Книги Мертвых, а в старинном стиле, который
я видел в некоторых древних гробницах, - изображениями диких птиц,
взлетающих над болотами, и растущих деревьев и цветов. На стенах висели
сетки со свитками папируса, в очаге горели кедровые дрова.
Перед очагом стоял принц, которого я сразу узнал по изображающим его
статуям. Он выглядел моложе меня, хотя мы родились в один день, и был высок
и худощав, и гораздо светлее, чем люди нашего племени, - быть может, из-за
того, что в его жилах текла сирийская кровь. У него были прямые волосы,
напоминавшие по цвету волосы северных купцов, которые приезжают в Египет, а
глаза казались скорее серыми, чем черными, глядя из-под бровей таких же
густых, как у его отца, Мернептаха. Лицо его было нежным, как у женщины, но
морщинки, расходящиеся от уголков глаз к вискам, придавали ему необычное
выражение. Я думаю, они образовались от привычки к размышлениям, но по
мнению других, он унаследовал их от предка по женской линии. Мой друг
Бакенхонсу, старый пророк, который служил первому Сети и совсем недавно
умер, прожив сто двадцать лет, говорил мне, что он знал ту женщину до ее
замужества и что она и первый Сети, возможно, были близнецами.
В руке принц держал развернутый свиток с очень древними письменами, -
как я, искушенный во всем, что касалось моего ремесла, определил с первого
же взгляда. Подняв глаза от этого свитка, он вдруг увидел стоявшего перед