"Олег Хафизов. Кокон " - читать интересную книгу автора

вздремнув, читать при свете оранжевого торшера мудреную книгу по Китаю, или
смотреть до середины ночи модную музыкально-антиправительственную передачу,
или даже попробовать приписать к повести что-нибудь новое. Гости в ту пору
налетали не слишком часто и не сделались так ужасны, а тяга к гульбе у
Хафизова упряталась настолько глубоко, что он о ней почти забыл, как о
прошедшей жизни чужого человека.
В один из таких счастливых вечеров, ближе к ночи, в подъезде
размяукались кошки. То было кошачье время года, и кошачье, свалочное место,
где из-за контейнеров раздавались такие омерзительно-жуткие,
сексуально-изуверские вопли, каким могла бы позавидовать смерть.
Кошки тягуче совокуплялись ночи напролет, и от этого тошнотворного
занятия появились два комочка, кем-то подброшенные в подъезд.
Они мяукали то поочередно, то в унисон, тонкими, монотонными, слепыми
голосами, они не замолкали, не желали замолкать ни в девять, ни в десять, ни
в одиннадцать, ни в полночь, да и как, по какому праву могла замолкнуть их
иссякающая, сигнализирующая жизнь? Лежа без сна на диване, Алена и Хафизов
смотрели в темноту и напрягались при каждом новом писке. Алена была
беременна на большом месяце и скоро должна была разрешиться чем-то подобным
тому, что беспомощно издыхало в темноте.
Наконец, они собрались с духом, и вышли в подъезд. Две крохотные кошки
в коробке из-под обуви, с застеленным лоскутьями дном (чтобы подольше не
замерзли!) лежали и вопили под батареей. Кто-то побоялся их убить, но не
пожалел выкинуть на мороз, в чужой подъезд, чтобы все сделалось само собой.
Что можно было сделать, чтобы спасти два этих существа, которые еще и
не были кошками, но уже (изначально) обладали таким же равноправием жизни
как гиппопотам, Жан-Поль Сартр, Будда, Моби Дик или будущий сын Хафизова
(который окажется дочерью)? Накормить их чем-нибудь таким, чтобы они
насытились, встали на ноги, ушли из подъезда, стали самостоятельно ловить
мышей и, одним словом, перестали так жалобно пищать? Но у них не было зубов,
которыми можно есть, а для того, чтобы вспоить их молоком, требовалась как
минимум мать или человек, умеющий быть кошачьей матерью.
Они были совсем-совсем маленькие, без настоящих глаз, ушей и лап
- одна сосущая жизнь. Вспомнились душещипательные истории про собак,
которые выкармливали брошенных кошек, или про кошек, которые выхаживали
щенят, но все эти байки были хороши для воспитания юных натуралистов, а не
для человека, которому желательно пораньше лечь, чтобы выспаться перед
работой, если нет возможности туда не ходить.
Был, правда, еще вариант: забрать их домой и выкормить из соски теплым
молоком, а потом выпустить, когда окрепнут, или честь по чести схоронить,
если не выйдет. Но об этом не заикнулись ни
Хафизов, ни его беременная жена, которой требовалось много отдыха и
покоя.
Крики сошли на нет вместе с ночью, и наутро, по пути на службу,
недоспавший-таки Хафизов нашел два тельца совсем холодными и мертвыми. Утром
это не выглядело трагично и значительно. Не он породил этих котят и не он
выкинул из жизни, уморив голодом. Он, правда, ничего не сделал для их
спасения, но ничего бы и не вышло.
Хафизов надавил пальцем на одно из телец, и оно, подобно кукле, издало
последний писк - уже не жизнью, а биологическим механизмом голоса. Жизни к
тому времени в нем никакой не было. А может, чуть-чуть еще была.