"Елена Хаецкая. Мракобес" - читать интересную книгу автора

его солдат, даром что разграбили половину деревень в округе. И когда под
стенами Брейзаха полегли две трети воинства, набранного сплошь из отпетых
головорезов, неистовый Эйтельфриц впал в ярость.
Повелел отрубить головы двум своим капитанам.
Колесовал шанцмейстера.
Выстроил длинный ряд виселиц для "дезертиров", как именовал теперь
уцелевших после бойни солдат.
А под конец переломал, истоптав ногами, все павлиньи перья на своем
берете...
Агильберту одного взгляда на это достало, чтобы подхватить в обоз то,
что еще оставалось от добычи, и той же ночью, не дожидаясь худого слова,
двинуться прочь, к Айзенбаху, - взять свою плату за пролитую под Брейзахом
кровь.
На полпути к отряду прибился артиллерист Шальк, и Агильберт взял его.
Хоть и славился пушкарь поганым нравом и в картах передергивал, за что бывал
жестоко бит, но одно то, что ушел от расправы, о многом говорило.
Был Шальк человеком неопределенного возраста - лет сорок можно ему
дать. Невысокий, юркий, с острым взглядом из-под копны светлых волос, вечно
немытых и потому серых, как старая солома. А одевался так вызывающе, что
коробило даже покойного отца Валентина. Уж на что духовный пастырь привык к
ландскнехтам, и то повторял вслед за преподобным Мускулусом, прославленным в
Берлине обличениями нечестивой моды: дескать, штаны подобного покроя более
подчеркивают нечто, надлежащее быть сокрыту, нежели скрадывают оное. Шальк
не соглашался, выдвигая контртезис: "Ежели Господу угодно было оснастить
меня должным образом, то почему мне не восславить щедрость Его?" И продолжал
таскать свое непотребство, на радость обозным девицам.
После брейзахского разгрома Эйтельфриц действительно обвинил Шалька в
дезертирстве и потащил на виселицу. Шутка сказать: один из всего расчета
остался в живых. Заливаясь слезами, висел Шальк на руках графских
телохранителей, шумно оплакивая свою молодую жизнь и вечную разлуку с
ненаглядной Меткой Шлюхой. И вдруг вывернулся и бросился бежать во двор, где
еще раньше приметил разбитый пушечный ствол.
Как к возлюбленной, метнулся Шальк к тяжелому стволу. Пал на него,
обхватив обеими руками.
Эйтельфриц позеленел от досады - едва не проглотил собственный берет,
который в ярости грыз зубами, собираясь вынести приговор мерзавцу-пушкарю.
Даже самые злостные дезертиры из проклятого племени артиллеристов
пользовались правом убежища возле своей пушки. Вместо алтаря им все эти
Меткие Шлюхи и Безумные Маргариты.
Эйтельфриц вышел во двор, не спеша обошел пушку кругом. Шальк продолжал
лежать плашмя, прижимаясь всем телом к стволу. Из-под густой пряди, упавшей
на глаза, поглядывал за Эйтельфрицем - что еще надумает сумасшедший
военачальник.
А Эйтельфриц все ходил вокруг, как кот вокруг мышеловки, все
раздумывал, сунуть ли лапу, не прищемит ли и его.
- Уморить бы тебя, подлеца, голодом на этой железке, да некогда, -
гласил оправдательный приговор Эйтельфрица.
И Шальк улыбнулся.
На всякий случай дождался ночи и только тогда, с опаской, отошел от
Меткой Шлюхи.