"Хади. Искалеченная " - читать интересную книгу автора

него, плача. Когда дама закончила свое дело и "вырезала" всех, женщины,
перед тем как выйти из комнаты пыток, отмыли ее от крови "очищенных". Тогда
мамы и бабушки пришли, чтобы утешить нас:
- Перестань плакать, ты сильная, так не плачут. Даже если тебе больно,
нужно быть мужественной, потому что все кончено, все позади... Перестань
плакать.
Но мы не можем перестать. Плакать необходимо - это наша единственная
защита.
И мальчишки из соседских домов смотрят на нас молча, ошеломленные
следами крови и слез у подруг по игре.
Я знала женщину, "вырезавшую" меня. Она жива и сегодня. Бабушке Нионту
из касты кузнецов было столько же лет, сколько и моим бабушкам, она ходила
на рынок в тот же час, что и они, и регулярно встречалась с ними в качестве
женщины из касты, преданной нашей семье. Жена кузнеца, она была ответственна
за "вырезание" девочек, а ее муж - за обрезание мальчиков. Так в то время
эта традиция перешла из деревни в город и добралась до второго по значимости
крупного города в стране - Тьеса.
Бабушка Нионту вернулась в тот же вечер для ухода за нами, потом пришла
на следующий день. И так каждое последующее утро. В первый день была
нестерпимая боль. Я лежу, не способная повернуться ни влево, ни вправо,
только на попе, помогая себе руками, чтобы немного приподняться и попытаться
облегчить боль. Но ничего не помогает. Потребность мочиться, тогда как ты не
можешь сделать этого, - еще одно мучение. Никакое утешение не помогает. Наш
традиционный завтрак - лак, отвар из проса и кислого молока, - сделан в нашу
честь. Но ни одна из нас не может проглотить ни крошки. Не воодушевляет нас
даже танец одной из бабушек, которая хлопает в ладоши с прибаутками, чтобы
воспеть нашу храбрость. Какую храбрость? У меня ее не было и не могло быть.
А в это время мамы, тетушки и бабушки дарят нашей "вырезальщице" либо ткань,
рис, овес или бубу, либо мелкую банкноту. В час обеда я поняла, что, для
того чтобы отметить событие, были зарезаны один или два барана. Значит,
мужчины знали об экзекуции. И вслед за тем, как нам поднесли блюдо, которое
мы были не в состоянии есть, я увидела празднующую семью.
Я почти два дня ничего не ела. Только к вечеру второго дня нам дали
немного супа, который должен был облегчить боль. А еще нужно было пить воду
из-за жары. Свежая вода облегчала состояние на две или три секунды.
Процедуры по уходу очень болезненны. Кровь запекается, и дама
соскребает ее лезвием. Промывание облегчает наши страдания, но надо сначала,
чтобы она дергала, скребла этой проклятой бритвой. И я не могу заснуть, лежу
с раздвинутыми ногами - инстинктивно боюсь их соединить, чтобы не вызвать
боль. Вокруг все пытаются успокоить нас, но ничего не выходит. Только вода
спасает, хочется погрузиться в нее, но это невозможно, поскольку шрам еще не
зарубцевался.
- Приподнимись и попробуй походить.
Это невозможно, я отказываюсь. Я не перестаю плакату погружаюсь в
дремоту от усталости и отчаяния, оттого что никто не пришел спасти меня.
Вечером меня заставляют встать, чтобы спать в комнате с другими - десятком
калек, растянувшихся на мате с раздвинутыми ногами. Никто не разговаривает,
кажется, что свинцовые оковы сковали наше радостное детство. У каждой своя
боль, похожая, конечно, на ту, что испытывает другая, но неизвестно,
перенесла ли она ее так же. Может, я не такая мужественная, как остальные.