"Отряд-4. Битва за небеса" - читать интересную книгу автора (Евтушенко Алексей Анатольевич)

2

Шёл третий час полёта.

С высоты почти двенадцать километров океан – там, где в нём отражалось солнце, напоминал расплавленное серебро и слепил глаза.

«Хотя, откуда мне знать, как выглядит расплавленное серебро, – подумал Сергей Вешняк, – если я и нерасплавленное-то видел в своей жизни – раз-два и обчёлся? Где-то слышал, что-то похожее, вот и повторяю теперь. Или прочёл. Может быть, в какой-то из книжек, что были в библиотеке у Леонида Макаровича».

Он вспомнил последние пару месяцев жизни в племени и вздохнул.

Бог его знает… Может, и не стоило оставлять насиженное место, где их все любили и уважали и снова лезть, очертя голову, в неведомое? Вот взять, к примеру, его, сержанта Вешняка Сергея Федотовича. Ему двадцать девять лет. В этом возрасте у его отца, простого крестьянина Рязанской губернии, Федота Евграфовича Вешняка уже было четверо детей. А всего мать Сергея Дарья Семёновна родила восьмерых. Шестерых сыновей и двоих дочерей. Не все, правда, выжили. Самые младшие брат и сестрёнка умерли голодной зимой и весной тридцать третьего года, не хватило их малых силёнок дотянуть до лета, когда и крапива вырастает по оврагам, и в лесу какие-никакие грибы-ягоды появляются, и рыбу в речке поймать можно. Братику было пять лет, сестрёнке четыре. Погодки. И умерли один за другим, как и родились на свет. Сначала брат, а за ним и сестра. В январе и марте. А уже осенью, в конце сентября он, Сергей, ушёл по призыву в РККА. За два года дослужился до сержанта и, как младший командир, остался в армии ещё на год. Осенью тридцать шестого демобилизовался, вернулся в родное село, три года оттрубил в колхозе механизатором, а в тридцать девятом, когда началась Финская война, снова был призван в ряды. Воевал в 7-й армии на Карельском перешейке, получил ранение в бедро, чуть не истёк кровью, но санитары – низкий поклон им! – вытащили из-под пулемётного огня, доставили в санбат. Врачи вернули здоровье без потерь, но тут и война с финнами закончилась.

Вновь демобилизовался летом сорокового года, а уже через год опять встал под ружьё. Сначала, как опытный сержант-разведчик, учил зелёных новобранцев, с какого конца за винтовку берутся, но уже в декабре сорок первого попал на фронт и гнал немцев от Москвы. И затем продолжал честно воевать вплоть до начала июля сорок третьего года, когда его родной взвод разведки был украден могущественными сворогами прямо с передовой под Курском и переправлен на далёкую планету под названием Пейана.

А дальше начались приключения, которые и не снились, вероятно, ни одному жителю Земли. Или Земель? Он уже и сам запутался слегка, на скольких Землях и в каких временах этих Земель побывал.

С одной стороны интересно, спору нет. Оказалось, что мир устроен гораздо затейливей, чем можно было бы подумать, даже как следует похмелившись после трёхдневного загула. Но любая затейливость в конце концов утомляет. Наверное. Хочется стабильности, уверенности в завтрашнем дне. Семьи нормальной хочется, наконец, – жены верной и любимой, детей. Двадцать девять лет, как-никак! То есть, с чего начали думу думать, к тому же и пришли.

Возраст.

Годы, которые берут своё. Нет, он всё также вынослив и лёгок на подъём, как и десять лет назад. Пожалуй, даже сегодня он себе, девятнадцатилетнему, дал бы фору. Но вот эта бесконечная война… Будем честны перед собой. В какие бы чудесные невероятные миры и ситуации не заносила их отряд нелёгкая, в конечном счете, всегда приходилось стрелять.

И только стрельба решала всё.

Точная и беспощадная стрельба. Не для того, чтобы напугать, а для того, чтобы убить. Оно и понятно. Старый проверенный способ: нет человека – нет и проблемы, которую он создаёт. Быстро и удобно. Особенно, когда привык убивать и не видишь в этом ничего особенного, из ряда вон выходящего. На войне, как на войне, а война у нас не кончается никогда.

Стоп, тормознул он себя, тихо. Меньше пыли, как сказал бы Валерка Стихарь. Ты кто? Солдат. А солдату положено стрелять. И стрелять хорошо. Работа у него такая, вот и весь сказ. Надоело стрелять – меняй работу.

Вот.

Вот и ответ. Хочет он, рязанский крестьянин и солдат Вешняк Сергей Федотович, сменить работу? И, если хочет, то тут же возникает следующий вопрос. А что он умеет, кроме как растить хлеб и убивать людей? Получается, что ничего. А чему хотел бы научиться? Бог его знает. Для того чтобы чего-то хотеть, нужно иметь выбор. Но с выбором-то как раз и есть наибольшие трудности.

Взять Пирамиду эту. Какие умения здесь нужны, если всё необходимое появляется словно бы по волшебству? Ну, то есть, не по волшебству, ясное дело, просто техника такая… невиданная. И тем не менее. Пирамида кормит, лечит, учит – между прочим! – даёт любой инструмент, транспорт или оружие, готова исполнить всякую прихоть человека. Почти как тот дом отдыха на Лоне. С той лишь разницей, что здесь люди не отдыхают, а работают. Правда, странная у них работа какая-то. Не сразу и поймёшь, в чём она заключается и зачем, вообще, они ей занимаются. Хотя, на последний вопрос, наверное, ответ есть. Достаточно спросить себя, зачем он, Сергей Вешняк, не остался всё-таки жить-поживать и добра наживать в племени Леонида Макаровича (были такие мысли, были!), а снова взял автомат, закинул на плечи вещмешок и присоединился к своим боевым товарищам, чтобы понять, в чём этот ответ заключается.

Н-да…

Интересно, а чем занимался, к примеру, мой нынешний напарник Женя Аничкин до того, как стал тем, кем он стал здесь, в Пирамиде.

Он покосился на Аничкина.

Женька сидел в небрежной позе на месте пилота-водителя, нацепив на голову наушники и пальцами обеих рук легонько отстукивая на штурвале (машину вёл автопилот) ритм неслышной Сергею музыки. И хорошо, что неслышной. Потому как одному богу известно, как можно слушать подобные э… звуки и вообще называть их музыкой. Но на вкус и цвет, как говорится, товарища нет, а кому и кошачий мяв с петушиным ором – песня.

– Жень, – позвал он. – Женя!

– Что? – Аничкин выключил музыку и стащил с головы наушники. – Что ты сказал?

– Хм, пока ничего, – хмыкнул Вешняк. – Пока я только тебя позвал.

– Ага. Ну? Вот он я.

– Хочу спросить. Ты до войны… Тьфу, что это я в самом деле. Не до войны, конечно, а до того, как этим… стражником Реальности стал и сюда попал, в Пирамиду, чем занимался?

– А что?

– Ничего. Интересно. Я вот, например, до войны и отряда крестьянствовал.

– В колхозе?

– В нём, – вздохнул сержант. – Кулаки у нас в округе ещё в тридцать первом году все перевелись.

– Вывезли? – с явным интересом осведомился Женька.

– Ага. Сначала раскулачили, а потом вывезли.

– А ты батрачил на кулаков?

– Приходилось. Мой батя до середняка не дотягивал, беднотой считался, хоть и не самой голоштанной. Вот и приходилось кусок хлеба зарабатывать, спину гнуть на чужого дядю.

– И как оно?

– На себя, конечно, работать веселей, – вздохнул Вешняк.

– А в колхозе?

– И в колхозе не слишком сладко было. Говорю же, на себя лучше всего работать. Да только когда оно было, чтобы русский человек сам на себя работать мог? Один с сошкой, семеро с ложкой.

– Это верно, – теперь уже вздохнул Женька. – Нахлебников у нас всегда хватало, во все времена. Значит, не сладко, говоришь, в колхозе было? Погоди… – Аничкин завёл глаза к потолку кабины и пошевелил губами, что-то подсчитывая, – война в сорок первом началась… Тебе сколько лет тогда было?

– Двадцать шесть.

– Ага! Так ты же, получается, небось, самый голод помнишь? Ну, который в начале тридцатых был в стране?

– Помню.

– Расскажешь?

– Расскажу как-нибудь. У меня брат и сестрёнка маленькие как раз этот голод и не пережили. Но только ты сначала расскажи, а то – ишь! – я тебя спросил, а так вышло, что не заметил, как сам на твои вопросы отвечать стал.

– Профессия такая у меня, – засмеялся Аничкин. – Людям вопросы задавать. А потом ответы внимательно слушать. Была, то есть. До того, как сюда попал.

– Что ж это за профессия, интересно… Следак, что ли? Угро?

– Нет, – покачал головой Женька. – В газете я работал. Журналист.

– О! – в голосе Сергея послышались нотки неподдельного уважения. – Писатель, значит. Надо же.

– Не писатель. Журналист. Писатель книги пишет, а журналист – статьи в газеты и журналы. До писателя я так и не дорос.

– Всё равно, – убеждённо сказал Вешняк. – Я бы в жизни так не смог.

– Но ты ведь… грамотный? – осведомился Женька.

Сержант глянул на Аничкина, уловил на его лице выражение некоторого испуга и весело, от души, рассмеялся.

– Ты чего? – не понял Женька.

– Да так. Просто не ты первый думаешь, что, если я крестьянин родом из Рязанской губернии, то должен быть неграмотным. Советская власть, между прочим, с этим успешно борется. Что такое ликбез знаешь?

– Ликбез… ликбез… Ликвидация безграмотности?

– Молодец, помнишь. Грамотный я, грамотный. Читать, писать и считать умею. Не переживай. И в школе хорошо учился, и в армии потом доучивался.

– Да я и не переживаю вовсе, – сказал Аничкин. – С чего ты взял?

– Ладно, – махнул рукой Вешняк. – Забыли. – Он поглядел вниз. Машина слегка поменяла курс, солнце сместилось ближе к корме, и океан отливал теперь шёлком и сталью. – Долго нам ещё лететь?

– Скоро уже. – Женька бросил короткий взгляд на приборную доску и потянулся. – Полчаса где-то. Сейчас будем снижаться. Так что давай-ка мы с тобой пристегнёмся. И свяжемся с нашим дорогим пятиглазым то ли другом, то ли врагом Риймом Тууром. Как там они, ждут нас, нет…

– Давай, связывайся, – сказал Вешняк, поднимаясь с кресла. – А я пока в сортир загляну, чтобы потом по кустам не шариться. – Он откатил в сторону дверь кабины и скрылся за порогом.

Рийм Туур в двадцатый, наверное, раз попытался ослабить путы на руках и снова потерпел неудачу. Полную. Диверсионный курс и основы войсковой разведки входят в общую подготовку имперского десанта, и там как раз отводится несколько практических занятий на обретение навыков по связыванию «языка». Видимо, тот, кто вязал Рийма Туура, практические навыки усвоил как следует.

Переворот случился около двух часов назад, когда воздушный катер с дополнительным оборудованием для лагеря и кое-какими продуктами питания, ведомый человеком по имени Женя Аннич-Кин был уже в пути.

И, что хуже всего, никаких признаков того, что это может случиться, Рийм Туур не замечал. Ни вчера, ни позавчера, ни сегодня утром.

Не говоря уже о всех предыдущих днях и ночах на этом острове, куда остатки киркхуркхов перебросили после того, как попытка захвата Пирамиды провалилась. С большой кровью.

Да и как было заметить хоть что-то подобное, если все силы и время уходили на то, чтобы обустроиться на этой пусть и обильной, но совершенно чужой земле! Остров был велик, его густые леса переполняла разнообразная живность, среди которой попадалась и та, которая рассматривала киркхуркхов, как новый и весьма интересный во всех смыслах пищевой ресурс. А из оружия бывшему имперскому десанту были оставлены лишь ножи да полтора десятка охотничьих арбалетов с ограниченным запасом стрел.

Нет, ни малейших подозрений на то, что кто-то собирается изменить существующее статус-кво, не возникало у Рийма Туура.

Вплоть до того момента, когда к нему где-то через час после завтрака, подошли четверо десантников (трое мужчин и одна женщина) и завели, как поначалу казалось, мало значащий разговор.

Вот она, его ошибка. Их было четверо, а он один. То есть, эти четверо очень точно выбрали время и место. Все знали, что после завтрака Рийм Туур любит прогуляться к высокому утёсу за лагерем и полюбоваться оттуда на океан. В одиночестве.

Догулялся.

А ведь обязан был предположить, что не всем нравится его лидерство и хорошие отношения с хозяевами Пирамиды. Собственно, он и предполагал. Но не охрану же было заводить, в самом деле! Почему-то ему казалось, что после всего произошедшего – закончившейся полным разгромом ночной атаки на Пирамиду, термоядерной катастрофы на родной Дрхене, закрытия удивительного канала, по которому они попали в этот чужой далёкий мир – уже никто из оставшихся в живых десантников не захочет воевать. Ну хотя бы некоторое относительно продолжительное время. Дней пятьдесят, например. Или даже больше. И вот ведь что обидно: сам же плоть от плоти имперского десанта и так ошибиться…

Они подошли бесшумно и встали так, что дорога к лагерю оказалась полностью отрезана. За спиной обрыв с камнями и океанским прибоем внизу, а прямо перед ним четверо: три боевых товарища и одна боевая подруга.

– Чего вам? – спросил он, стараясь выглядеть небрежным.

– Поговорить надо, Рийм, – сказала боевая подруга, и он даже вспомнил, как её зовут – Глейн Сиин. Красивое имя. Да и сама… ничего. Есть на чём задержаться мужскому взгляду.

– Обязательно здесь? Пошли в лагерь, там и поговорим.

– В лагере не тот разговор, – с прямотой истинного имперского десантника заявила Глейн. – Там слишком много твоих прихвостней. Не дадут поговорить как следует.

– Так-так, – начал он догадываться о том, что произойдёт дальше. Захотелось оглянуться, но Рийм сдержался. – Бунт на корабле? Но вы ошиблись адресом, я не капитан.

– Формально – нет, а фактически – да. Ты ведёшь переговоры с людьми от нашего имени, и через тебя они доводят до нашего сведения то, что считают нужным довести.

– И что?

– А то, что мы хотим домой.

– Нашего дома нет, и вы это знаете.

– Мы? Мы не знаем. Мы знаем об этом только со слов людей. Сказать можно, что угодно.

– Для того чтобы увидеть своими глазами, надо вернуться. Но канал закрыт, и об этом вы знаете уже не со слов людей, сами там были.

– Верно. Но, может быть, люди его и закрыли? Они -хозяева Пирамиды. А все возможности Пирамиды нам неизвестны. Зато нам точно известно, что возможности эти сказочно велики.

– Мы ведь уже обсуждали это, – устало вздохнул он. – Любое действие обычно продиктовано хоть какой-то логикой. Зачем людям не отпускать нас домой?

– Затем, что их мало, а солдаты им нужны. Вот мы и есть эти солдаты. Обученные, на всё готовые ради призрачной возможности вернуться к своим, на родину. Только свистни.

– По-моему, Глейн, ты бред какой-то несёшь, – хмыкнул Рийм. – Уж извини за резкость. Использовать нас в качестве солдат – значит дать нам оружие. На такой риск они не пойдут.

– Они уже на это пошли. Где сейчас отделение Млайна?

– Это совсем другое…

– Это то же самое, – прервала его Глейн. – Хватит спорить, Рийм. Скажи лучше, ты с нами или как? Учти, что нас поддерживает, как минимум, половина десантников.

– Я так и не понял, чего конкретно вы хотите добиться. Хотя подождите, попробую догадаться. Захватить воздушный катер вместе с теми людьми, которые на нём прилетят. Затем, угрожая смертью заложникам, начать диктовать свои условия. Верно?

– Верно. И ты нам в этом поможешь. Люди тебе доверяют.

– А если не помогу?

– Тогда придётся обойтись без тебя. Во всех смыслах. Понимаешь, о чём я? – она сделала движение рукой, словно проводила ножом по горлу. – Извини, но другого выхода у нас нет.

Он согласился помочь. Даже играть это согласие особо не пришлось. Согласился, а по возвращению в лагерь сделал попытку обезвредить Глейн Сиин и троих её подпевал-телохранителей. В конце концов, он был уверен, что отнюдь не половина киркхуркхов готова участвовать в авантюре этой лихой четвёрки. Но оказалось, что и здесь он ошибся…

Рийм Туур снова напряг и расслабил мышцы рук. Нет, бесполезно. Интересно, как они собираются захватить катер? Вряд ли человек Женя Аннич-Кин такой дурак, что летит сюда один, без всякой охраны и оружия. То есть, не то, что вряд ли, а невозможно это. А у бунтовщиков что? Ничего, кроме решительности и упования на помощь Небесной Глуби. Которая, как хорошо известно, чаще помогает тем, кто и без неё бы прекрасно справился.

Полог из лёгкой непромокаемой ткани, занавешивающий вход, откинули в сторону, и в палатку, пригнувшись, шагнула Глейн Сиин в сопровождении двоих здоровенных десантников – уже не тех, что сопровождали её утром.

Правильно, невесело усмехнулся про себя Рийм Туур, те трое по сути не охрана, а соратники. Осуществляют, небось, сейчас пропаганду и агитацию. Как умеют. Небесная Глубь, всегда знал, что сёстры и братья-десантники особыми умственными способностями не отличаются. Но чтоб настолько…

Глейн подошла чуть не вплотную и присела перед ним на корточки.

– Брось артачиться, Рийм, – сказала она нежным голосом. – Ведь убьём же. Оно тебе надо? Связь с катером через пять минут. Тебе всего-то и нужно сказать, что площадка для посадки готова, всё в порядке, и мы их ждём. А потом встретить, конечно. Вместе со мной. Ну? Решай. Людей мы убивать не станем, обещаю, они нужны нам живыми. А вот тебя, если что, прирежем, даже и не сомневайся. Будет больно.

С этими словами Глейн Сиин вытащила из висящих на поясе ножен остро отточенный десантный нож, приставила его к щеке Рийма Туура и быстрым движением сделала неглубокий надрез.

Он вздрогнул, но не издал ни звука, ощущая, как теплая струйка крови побежала вниз, к шее...

Глейн отняла нож от щеки и медленно слизнула с лезвия кровь, не отрывая всех пяти своих глаз от глаз Рийма Туура. И по этому, слегка отстранённому, совершенно равнодушному взгляду, он понял, что, пожалуй, девушка не блефует и обещание своё исполнит.

Однако с Женькой связались раньше, чем он с островом. Не успел он взять микрофон, как в динамике что-то прошуршало, и голос Ани Малышевой, этой молодой рыжеволосой жены гиганта Михаила Малышева и матери прелестной девчушки по имени Лиза, произнёс:

– Орёл, это Пирамида, ответьте, приём. Орёл, это Пирамида, ответьте, приём.

– Это Орёл, – сообщил он и сам поморщился – таким напыщенным и глупым показался ему позывной. – Аничкин на связи. Слушаю тебя, Ань. Приём.

– Важное сообщение. Только что открылся канал на Дрхену. Повторяю. По полученной с «доски объявлений» информации, минуту назад открылся канал Внезеркалья на планету киркхуркхов Дрхену. Можешь сообщить эту радостную весть своим островитянам. Приём.

– Охренеть. Это точно, Ань, ты не ошиблась? Информацию с «доски объявлений» по-разному трактовать можно. Приём.

– Не ошиблась. Я довела до сведения Маши Князь и Оли Ефремовой, а затем мы ещё раз проанализировали данные с помощью Цили Марковны. Канал открыт. Можно уходить с прототипа, что расположен вверх по реке, ну, ты знаешь, конечно. Или прямо отсюда, из Пирамиды, с уровня киркхуркхов. Но мы не знаем, долго ли он будет оставаться открытым. Приём.

– Я понял. Спасибо, это и впрямь чертовски важные сведения. Сейчас поставлю наших пятиглазых друзей в известность. Думаю, они обрадуются. Что-то мне подсказывает, что здесь им не слишком… весело. Приём.

– Хорошо. Держите нас в курсе. И осторожней там. До связи.

– До связи.

Женька опустил микрофон и задумался. Полученные сведения требовали некоторого, пусть и короткого, но осмысления. Затем вздохнул, настроился на нужную волну и отчётливо произнёс:

– Катер вызывает остров. Катер вызывает остров. На связи Женя Аничкин. Рийм, ответь. Приём…