"Наталья Гвелесиани. Уходящие тихо" - читать интересную книгу автора

супружества не отшил, две подруги. Одной - семьдесят: она на склоне лет
Ницше
для себя открыла, а дети уехали и не пишут. Другая помоложе будет, но
из дому
выходит только до булочной и в церковь. О чем с ней побеседуешь, чего
спросишь? "Что вы сегодня кушали, Дарья Петровна?" Отец за пределами
дома
вообще стал молчуном. Живет матерью и телевизором. Знал бы он, как
тяжело мне
с ним... не говорить. Ведь живые же люди в квартире. Ну что ему стоит
извиниться за тот удар, сказать, что погорячился, мол. Или просто по
имени
меня окликнуть. Так нет. Я подслушала, как он ввернул на днях матери на
кухне:
"Смотри, стена между мной и Ксеной все толще. Я не смогу потом ничего с
собой
поделать. Это ты виновата: распустила ее. Она, чувствуя твою
снисходительность, не нуждается в моей принципиальности.
Я так вымоталась от всех этих разговоров, что как прилегла в седьмом
часу в
родительской спальне, так и не встала до утра. Помню только, - смутно
так, что
даже не знаю, было ли оно взаправду, - как в сумерках вошел отец, встал
в
проходе за кроватями, - я спала на его месте, и долго так, чутко
прислушивался, как Вера Николаевна тоненько во сне постанывает. А потом
говорит вполголоса, явно в мой адрес: "Чем валяться вечером без дела,
встала
бы и сварила макарон, пока мать отдыхает". Елки зеленые, думаю, какие
все
нежные, все нуждаются в заботе. Сам, думаю, сообразишь что-нибудь на
ужин. Вот
сорочку я бы с него стянула и - в стирку. Не замечает она что ли, какой
он
замызганный ходит? Может, они постарели уже у меня? Однажды отец, когда
у нас
еще бывали перемирия, сказал про нее: "Пусть радуется побольше. Ей
молодости
осталось с воробьиный клюв". А чему радоваться-то? Я просто надивиться
не
могу, как они от какой-нибудь глупой статьи в газете оживаются. Хватило
бы
мне, интересно, сил в шестьдесят лет откликаться на разный мусор. Ведь
жизнь
умнеет слишком быстро.
Думы так заполонили мою черепушку, что изгнали сны, хотя я продолжала
дремать.
И в дреме я помолилась за них обоих и до утра прислушивалась, или
думала, что
прислушиваюсь, к дыханию мамы: