"Валерий Гусев. До осеннмх дождей... (Повесть про милицию)" - читать интересную книгу автора

предстоит быть в отъезде. Направляюсь, по-мирскому говоря, на
краткосрочные курсы повышения квалификации. Хотелось бы иметь спокойное
сердце...
Андрей сдвинул фуражку на лоб, поскреб затылок:
- Да, задачка... Ну что - будем думать.
Из церкви вышел Великий. Щурясь после полумрака от солнца, оскаливая
зубы, чем-то очень довольный, засовывал в нагрудный карман плаща записную
книжку. Обратился к отцу Леониду:
- Благодарю за доставленное наслаждение. Имею честь и откланиваюсь с
надеждой на повторный визит, - приподнял шляпу и спустился по ступенькам к
ожидавшим его ребятам, пошел, окруженный ими, красиво покуривая длинную
сигарету, похлопывая тросточкой по ноге.
На усадьбе колхозного пастуха Силантьева стояли двумя рядами
громадные старые липы - видно, когда-то была аллея - и каждую осень щедро
засыпали тяжелой листвой двор, огород и крышу дома. А летом из-за густой,
не пробиваемой солнечными лучами тени ничего у Силантьева на огороде и в
палисаднике не росло. Но липы он не трогал. Осенью терпеливо собирал
подсохшую листву в громадные кучи, и, пока не сжег, со всего села
сбегались покувыркаться в них ребятишки - не было для них лучшего
удовольствия.
Андрей, прикрывая за собой косую - на одной петле - калитку,
вспомнил, как совсем, кажется, недавно и он вот так же беззаботно
барахтался и визжал в сухих палых листьях и с необъяснимой, какой-то
тревожной грустью, будто зная, что скоро это кончится и никогда уже не
повторится, вдыхал их незабываемый, горький и сильный запах.
Мальчишки (и Вовка-беглец среди них) сидели в этот раз спокойно на
самой высокой куче, как грачи на копне, и, замерев, слушали бородатого
Силантьева, который что-то рассказывал неторопливо, постукивая по земле
старенькими деревянными граблями. Рядом на скамейке стоял самовар, и
голубой дым из него пластами, похожими на ложащийся туман, неподвижно
держался в сыром и сумрачном от лип воздухе, висел на голых ветках,
цеплялся за крыльцо. Прямо, как у старого колдуна, подумалось Андрею.
Никто не заметил его, и он, подойдя ближе, услышал конец страшной
сказки: "Теперь-то так не бывает, а в старину случалось... Этот самый
упырь, он встает из могилы и ходит ночью по земле с закрытыми глазами и
ищет ощупью детишек или кого помоложе, чтобы высосать кровь. И тогда, как
насосется, он снова оживает и может жить среди людей, пока, значит, этой
крови ему хватает. Ему, выходит, чтобы жить, нужна молодая кровь. Потом
снова позеленеет, в могилу прячется, а по ночам опять встает, ищет. Вот в
этот самый момент, как он ляжет, так надо до полночи вырыть его из могилы,
отрезать голову, между ног ему положить да и вогнать в самое сердце кол,
непременно осиновый. Тогда уж он - раз в сердце дыра, крови-то держаться
негде - упырничать больше не сможет, сдохнет..."
Вовка тихонько повернулся и гаркнул соседу в ухо. Тот подскочил и
бросился на него. Через минуту из кучи уже неслись вопли и торчали,
дрыгаясь, одни руки да ноги, и уж не разобрать было, где чье.
- Здоров, Сергеич, - поднялся навстречу Андрею Силантьев. - Чайку
попьешь? С сайкой. У меня и конфеты есть - для огольцов держу.
Андрей не отказался - когда он еще домой попадет - и сел рядом на
скамью.