"Чингиз Гусейнов. Семейные тайны " - читать интересную книгу автора

порекомендовать..."
Ведь прав - забылось и то, что знал: только на рынке, куда затащит
иногда Лейла и где торгуют вечно небритые земляки (а цены!!), и заговорит; а
дома, да и прежде, когда жили на родине,- ведь не на своем, или смесь: мол,
а почем в родном краю эта налитая медовым соком хурма? пробудить патриотизм
в широченной кепке? а на кончике языка: "Знаешь ли, кто я?" - будто помнит
кто Расула! и в ушах лепет племянника Лейлы, сына старшей ее сестры,
какое-то мудреное у него имя:
"А он говорить по-нашему не может!"
И неловкость. Отец, знаменитый поэт-выскочка Аскер Никбин, свояк
Расула, как закричит на сына: "Эшшей!", ласково, не грубо звучит в его устах
вислоухий, существо мирное, выносливое и терпеливое, и сын умолкает, не
отводя, однако, удивленных глаз от дяди, которого почитают, а он как-то
странно, по-чужому произносит обычные слова, во дворе у них такое не
простят, засмеют, дразнить будут.
Не спорить же с ребенком?
Впрочем, в те далекие годы обходилось: державный язык вполне
удовлетворял служебные, деловые и даже семейные потребности в общении, и меж
собой, они с Джанибеком, к примеру, часто изъяснялись не на своем (или
смесь).
Был, правда, с Расулом однажды, еще до взлета и пышных проводов (а
может, в канун побега?), курьез, точнее - конфуз, когда он решил, прибыв в
захолустье, щегольнуть знанием родного языка. Но подвело проклятое ударение
(и не ударение вовсе, а особая мелодия слова): не так произнес, будь оно
неладно, это слово, и смысл тотчас чудовищно исказился. Спросил у почтенной
труженицы, а вокруг сгрудились сельчане, и муж ее тут, и дети ее взрослые,
пытливо внимают приезжему столичному начальничку, он казался им солидным, а
тут мальчишка перед ними, петушок петушком, весело так, прыг да скок,
поздоровался со всеми за руку и к ней обращается, как, мол, самочувствие и с
кем дети Ваши,- и рукой на них показывает,- живут, желая, очевидно,
услышать, что она премного благодарна властям, каждый из ее детей имеет свой
дом, свое хозяйство, и вот тут ударение Расула подвело: вместо "с кем Ваши
дети?" невзначай получилось "от кого Ваши дети (на свет уродились)".
Женщина, покраснев, потупила взор, сыновей словно громом поразило, а у мужа
ее вспыхнул в очах огонь, но тут же погас: поняли сельчане, что всему виной.
"О, несчастный!.." - пожалели они Расула, незнание им родного языка (а муж
проклял заодно Четырехглазого, от которого все тут натерпелись, сестра его
терроризировала всю округу,- недавно с ним расправились, это его политика
была, выслужиться перед верхами желал, у нас-де никакого дурного "изма", и
державный язык вытеснил "язык чабанов", как он прилюдно называл родной язык,
неплохо его зная и даже ораторствуя на нем),- такие вот каверзы
(курьезно-конфузные, отметил потом про себя Расул, внутренне довольный,
малое такое утешение, что хоть языком державным неплохо владеет).
Джанибек знал об этих общениях Расула с народом, модно было. Помнится,
Расул тогда как бы над Джанибеком был, предлагал ему на выбор для закрытой
его епархии из собственного разветвленного питомника крепких молодых ребят,
и когда Джанибек стал главным (все буквы, устремленные кверху, заострены),
копировал Расула, то у него встречи получались пышнее, помпезнее: чего-чего,
а говорить с народом Джанибек умел, в этом ему не откажешь, хотя и у него
однажды прокол вышел, тоже с почтенной труженицей (о чем Расулу младшая