"Лев Гурский. Игра в гестапо [B]" - читать интересную книгу автора

телевизоры, из репродуктора лились фуги Баха, а в воздухе распылялись духи
"Может быть". Все удовольствие стоило пятнадцать копеек. Постепенно салоны
стали скучной обыденностью. Музыка Баха выветрилась, духи "Может быть"
куда-то испарились, однако бесплатным удовольствие обратно не стало:
напротив, плата за вход скакнула к мировым стандартам. Примерно то же
произошло и с библиотеками, только без духов и Баха. В один прекрасный день
библиотекарши, смущенно улыбаясь, стали объяснять приходящим читателям, что
положение культуры - бедственное, бюджет - не резиновый, и есть
постановление Моссовета, позволяющее библиотекам спасаться самостоятельно.
Плата за вход на первых порах была символической, но затем выросла и она:
постепенно и неотвратимо.
Платный вход в вокзалы придумали уже сравнительно недавно, с подсказки
мэра, научившего МПС делать деньги из воздуха. То есть пассажир, имеющий
конкретный билет на сегодняшнее число, мог пройти в зал ожидания задарма,
однако граждане встречающие за право посидеть в тепле обязаны были
выкладывать денежки. Официально все это производилось под лозунгом борьбы с
вокзальными бомжами, у которых не могло быть ни билетов, ни денег, а также в
целях профилактики: предполагалось, что вокзальные воры испугаются мальчиков
из охраны либо пожадничают платить и будут задержаны той же охраной при
попытке перепрыгнуть через турникет. Курочкин до сих пор не знал, убоялось
ли вокзальное ворье нововведений, но вот живописные бомжи продолжали как- то
просачиваться на охраняемую территорию, тихо спали днем по углам, а ночью
выходили на сбор пустых бутылок. Про одного из таких бомжей, прозванного
Филином, даже написал на днях "Московский листок"; сейчас этот Филин (дедок
лет семидесяти) сочно похрапывал на лавке в тени искусственной пальмы. Рядом
были сложены в кучку небогатые пожитки деда. Обычные посетители вокзала
старались не занимать ближайшие к бомжу лавки, и Курочкин легко нашел
свободное место. Оставалось лишь проверить, крепко ли спит старик.
- Кхэ-кхэ! - громко откашлялся Дмитрий Олегович. Филин не проснулся,
только пробурчал что-то сквозь сон и натянул на себя серую рогожку, играющую
роль одеяла. Журналист "Московского листка" дознался, что в былые годы Филин
был инженером-путейцем и даже неплохим, но потом состав его по причине
пьянства стремительно двинулся
под откос, пока не очутился в грязном вокзальном тупичке рядом с
пластмассовой пальмой в горшке.
Под прикрытием этой пальмы и спящего бомжа Дмитрий Олегович вновь
обследовал содержимое "дипломата"; Теперь он уже интересовался не деньгами,
а чем-то, могущим навести его на след таинственных хозяев ценного груза.
Теоретически на след его могли бы навести уже сами банковские упаковки, но -
несмотря на популярные лекции Валентины - Курочкин продолжал быть полным
профаном в денежных делах. Значки и цифры на бандеролях оставались для него
китайской грамотой. С таким же успехом сама Валентина могла бы нарисовать
простенькую формулу гидролиза целлюлозы и объяснить, при каких условиях в
качестве конечного продукта образуется именно D-глюкоза... Дмитрий Олегович
вздохнул и оставил попытки разобраться с упаковками банкнот. Ничего не
прояснил и старый номер "Свободной газеты", брошенный поверх пачек. Курочкин
не очень любил читать про политику, однако добросовестно исследовал газету с
начала и до конца от латинских девизов "Меа culpa" и "О tem-рога, о mores!"
- и до подписи "Главный редактор Виктор