"Ольга Гурьян. Край Половецкого поля " - читать интересную книгу автора Да что ж это такое? Откуда Ядрейка с Вахрушкой здесь? Как же они
очутились в Новгороде-Северском? Давно ли они с Алешкой встретились, да ночью дом, где они спали, сгорел, и решили они из того городка поскорее уйти. А не стану вас обманывать: уже давно. Оно, как половина сказки закончилась, вторая началась, вы страничку перевернули, и два года протекло. Уже третий пошел! Прошу прощенья за упущенье. Сейчас все расскажу по порядку. Повел их тогда Алешка за собой в Новгород в Северский. По дороге спрашивает: - Вы дальше-то опять скоморошничать будете? - Нет, - говорит Ядрейка, - отвык я. - Нет, куда Ядрейка, туда и я, - говорит Вахрушка. - У меня, - говорит Алешка, - на княжьем дворе дружки есть. Стоит мне словечко молвить, они мне все что захочу, представят, на любую службу примут. Буду я там самому князю служить в его покоях, в дружинники выйду. Ядрейка сомневается, с ухмылкой спрашивает: - Ну уж и в дружинники! Почему уж не прямо в князья? - Нечего зубы скалить, - говорит Алешка. - На этом свете кто смел, тот и съел. На этом свете всяко случается. Былины-то сказывают про старину, как жил-был богатырь Добрыня Никитич, начал службу конюхом, а кончил-то старшим дружинником. А он-то, никак, из смердов был, а я как-никак поповский сын. - Мне так высоко забираться не хочется, - говорит Ядрейка. - Я, у боярина живучи и в монастыре, за конями привык ходить. Мне бы опять конюхом стать. Вот уж верьте не верьте. В самом деле у Алешки при княжьем дворе важные дружки. Все по желанию исполнилось. Алешка князю в его покоях прислуживает, кушанья подает, а Ядрейка с Вахрушкой на конюшне коням подстилки меняют, подсыпают овес в кормушки. Так два года прошло, пошел третий год... А теперь с того места, где остановились, опять поведем рассказ. Утро-то какое хорошее настало. Солнышко светит, вместе с людьми радуется. Есть ему на что светить, людям на что дивиться. Весь город за ворота высыпал. Вот и князь со свитой невесте навстречу выехал. Вот уж и невестин поезд видать. А вот и она сама. Едет она верхом на белом коне. На ней поверх шелкового платья синий дорожный плащ на царьградский лад - спереди покороче, сзади-то длинный, в цельном полотнище ворот прорезан, к вороту капюшон пришит, на голову накинут, из-под него черные тугие косы висят. А собой княжна высокая, тонкая, змеевидная. Нос горбоносенький, взгляд прямой, не опущенный, голову на тонкой шее гордо несет. Смотрит Вахрушка - ах, хороша княжна! У брата Никодима икона висела в келье, будто с Евфросиньи Ярославны писана. Как она белую ручку подняла - плащ тяжелыми складками лег, точь-в-точь как на той иконе. И глазами своими, большими, темными, будто прямо на Вахрушку посмотрела. А кругом шепчутся: - Уж больно худая! Уж больно гордая! Покойная-то княгиня получше была! Такая была добрая, второй такой не нажить. Думает Вахрушка: |
|
|