"Ричард Длинные Руки — Вильдграф" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

ГЛАВА 2

Крылья несут мощно и красиво, я непроизвольно забирался выше и выше, мир становится шире, а я кажусь себе просто всесильным. Под нами проплывают зеленые пятна, которые даже мне кажутся лугами, хотя это обширные леса из могучих деревьев.

Растенгерк всматривался с повышенным вниманием, опасно свешивался с боков, заставляя меня одним из крыльев работать чуточку больше.

— Можно чуть ниже? — попросил он.

— Можно, — буркнул я.

Показалась узкая полоска извилистой реки, за ней встопорщилась, как гребень рассерженной ящерицы, каменистая насыпь. Справа и слева вызывающе ярко желтеют барханы песка, а дальше два изумрудных пятна небольших оазисов.

— Вон там! — закричал он.

Я застопорил крылья в растопыренности и скользил дальше, как щепка по тихой реке, неподвижный и как можно более неприметный. Внизу проступили точки крохотных шатров, начали различаться муравьиные фигурки коней и людей.

Мои глаза настороженно отслеживали каждое движение, нас пока не замечают, отважные и гордые тоже смотрят чаще под ноги и под копыта, чем на небо.

— В вашем племени точно нет Ледяных Игл, Костяных Решеток или подобной гадости?

Он потряс головой.

— Никогда не было!

— Что так?

— Мы ценим честный бой!

— Это очень хорошо, — сказал я с удовлетворением. Хотя мое понятие честного боя гораздо шире, но всегда приятно иметь дело с людьми, у которых понятия более узкие и строгие. — Благородство везде ценится. По крайней мере, должно. Но так у вас было десять лет тому… Как сейчас?

Он произнес с достоинством:

— Есть ценности, что не меняются!

— Это хорошо, — согласился я. — Что ж, рискнем. Но все-таки плохо, что летать не можешь. А хотя бы спланировать?

— Это как?

— Как сорванный ветром лист, — сказал я и ощутил себя поэтом. — Он тоже не брякается, как камень, а плывет, покачиваясь и опускается медленно…

— Не хочу, — ответил он. — Голова закружится, если столько покачиваться. Мужчина не должен покачиваться!

— Тем более воин, — поддакнул я. — Гордый сын степей!

— Точно, господин дракон!

— Ну, — сказал я со вздохом, — мы драконы не гордые, опустимся и снизойдем сами.

Растенгерк промолчал, а я изменил снова угол положения крыльев и с осторожностью пошел вниз. Растенгерк не стал ждать, когда нас заметят и начнется паника, поднялся во весь рост, держась за высокую иглу гребня, размахивал свободной рукой и орал во весь голос.

Я поинтересовался:

— Тебя на окраину?

— А можно ближе к центру? — спросил он и добавил извиняющимся тоном: — Пусть увидят вашу мощь, господин дракон…

— Ты ж говоришь, твои сородичи воинственны весьма и чрезмерно?

— Очень, — подтвердил он с гордостью и так же поспешно уточнил: — Но они и разумны.

— И воюют? — усомнился я. — Ладно, все мы местами молоды. Только не хотелось бы, чтобы накинулись с мечами и топорами. Меня такое слегка обидит…

— Я покричу им еще!

— Хорошо, — пробурчал я, — кричи погромче. А я подыграю…

Нас заметили не сразу, огромная черная тень моих крыльев трижды прошла наискось через стойбище, пугая коней. Первыми подняли головы дети, прозвенел их крик. Из шатров начали выбегать мужчины, почти у всех в руках мгновенно появилось оружие, словно каждый и спит с ним.

Растенгерк едва не сорвал голос, пытаясь заставить этих неистовых романтиков рассмотреть не просто грозного дракона, но и человека на его спине. Наконец кто-то увидел, а потом и опознал до того, как я снизился на дистанцию выстрела из лука. Судя по бедным шатрам и одежде из грубо выделанных шкур, племя очень небогатое, если говорить дипломатично. Своих Ледяных Игл у таких точно не отыщется, а предположить, что некто уже успел как-то забежать вперед и держит меня на прицеле, — попахивает даже не откровенной трусостью, а паранойей.

Я сделал еще круг, чтобы рассмотрели Растенгерка получше и убедились, что действительно он, затем осторожно опустился на свободное место в центре стойбища, здесь наверняка общие собрания, сложил крылья, подняв тучу пыли и заставив пошатнуться шатры, и тут же застыл, как каменное изваяние.

Растенгерк, продолжая улыбаться и вздымая победно руки, поспешно спустился на землю. Воины, ощеряясь копьями и дротиками, смотрели больше в страхе на ужасного дракона, чем на неожиданно вернувшегося их давно исчезнувшего ярла.

Он встал перед моей мордой и закричал снова:

— Опустите оружие!.. Это я, Растенгерк, а это мой друг! Не сердите его, он одним вздохом может испепелить все на расстоянии мили… а то и двух!.. Нет-нет, он это не сделает, он наш друг!

Раздвинув воинов, вышел высокий мускулистый воин с суровым лицом, где шрамов и морщин поровну, волосы наполовину седые, но поджар и явно все еще силен.

— Рад тебя видеть, сын мой…

Голос его звучал ровно и сильно, обращался к Растен-герку, но смотрел на меня. Растенгерк ринулся навстречу, они обнялись и долго хлопали друг друга по спине и загорелым плечам, обильно проливая скупые мужские слезы.

Воины, убедившись, что Растернгерк — действительно Растенгерк, теперь вообще не отрывали взглядов от огромного и ужасного дракона, закованного в блестящую броню костяного панциря и лат. Из шатров выглядывали и тут же прятались испуганные женщины и очень любопытные дети.

Растенгерк наконец выговорил с чувством:

— Спасибо, дядя Чегерд.

Воин сказал с суровой теплотой:

— Твой отец умер, пусть Морской Конь примет его отважную душу, теперь я твой отец. А мои сыновья — твои братья.

Растенгерк преклонил перед дядей колено.

— Спасибо, доблестный Чегерд. У меня остался один брат, но и то не знаю, жив ли. Сразу пятеро твоих сыновей — это просто милость и благоволение богов! Я благодарю великого Морского Коня, что послал мне такую родню.

Чегерд взглянул через его плечо на меня. Лицо его оставалось напряженным, а в глазах вспыхивали и с трудом угасали огоньки опасения и страха.

— Уверен, что этот дракон не пожрет здесь все?

— Уверен, дядя.

Чегерд поднял Растенгерка с колен, сам все еще не отрывает от меня настороженного взгляда.

— Я слышал, — сказал он осторожно, — их почти невозможно приручить…

— Он не приручен, — ответил Растенгерк.

Воины попятились, широкий круг вокруг меня стал еще шире. Чегерд сказал напряженно:

— Но как же…

— Это великий дракон, — объяснил Растенгерк, — повелитель других драконов. Поприветствуй его!

Чегерд кивнул мне и сказал небрежно:

— Приветствую тебя, великий… Ты в самом деле огромен даже для дракона.

Я проревел:

— Как и ты — для человека.

Чегерд вздрогнул, глаза полезли на лоб.

— Оно… умеет разговаривать?

Растенгерк торжествующе улыбался, воины вытягивали головы, словно старались заглянуть мне на спину. Я буркнул:

— Разговаривать я умею, а вот умеешь ли ты летать?

Чегерд ошалело замолчал, Растенгерк увидел, что я зашевелился и разминаю лапы перед прыжком в небо, сказал торопливо:

— Великий Шумил, я еще раз клянусь в дружбе и надеюсь на развитие нашего союза… а пока желаю тебе успеха!

Пусть везде будет опора твоим крыльям!

Я наклонил голову и прорычал благосклонно:

— Благодарю, ярл. Нужна будет помощь — зови. Вот тебе чешуйка с моего брюха! Брось в огонь, я почую. Но помелочам не тревожь, понял?

Стойбище осталось далеко внизу и все еще уменьшается, уползая со всей долиной под брюхом из поля зрения. Я не зря сказал насчет мелочей, теперь эти айсоры вообще не позовут меня из гордости, в то же время осознание моей поддержки придаст им силы и уверенности.

А также, как догадываюсь, собьет спесь с соседей и заставит призадуматься. К ним слухи дойдут, как обычно, преувеличенные и приукрашенные. Может быть, в чем-то даже эти саргоны и урарты пойдут на уступки. Но еще бы лучше — на сближение…

Золотые барханы сверкают так, что я просто вижу, как расплавленный песок стекает по округлым склонам, а там в тени медленно остывает, иначе потекли бы реки расплавленного золота и сожгли бы сонный и беспечный мир.

Вдали засверкало нечто ярче золотых песков, ярко-пурпурный в лучах заходящего солнца город. А днем, думаю, сверкает как гора из чистейшего снега, здания там то ли из белейшего мрамора, то ли из предельно белого песчаника. Я ускорил полет, но опоздал: солнечный диск соскользнул за темный край земли, везде лег полумрак, а багровые лучи свирепо бьют из-за горизонта и освещают только кучевые облака в небе, делая из них пылающие горы.

Когда наконец приблизился к городу, погасли и облака, внизу все погрузилось в темноту, что для меня все тот же день, только без теней и в черно-белом цвете. Из-за горизонта за это время выдвинулись еще города, я на такой высоте, что кажутся брошенными на траву шапками.

Из-за темного края медленно всплыла, как шарик воздуха в плотном неподвижном озере, сверкающая луна. Город подо мной даже в ее свете заблистал и стал похож на елочную игрушку. Люблю южные города, всегда из белого камня, легкие, праздничные, в них даже беднота существует в духе довольства, чего нет даже в очень благополучных северных.

В этих местах на облака смотрят как на редкую диковинку. Днем сияющая синь, ночью — великолепный купол, весь усыпанный драгоценными звездами. Природа всегда улыбается, потому и люди выглядят довольными жизнью и счастливыми.

Я бросил взгляд налево, там город еще крупнее, справа торжественно выплывает в зелени садов настоящий городище… А вон еще и еще… Девять городов достаточно близко один к другому, между ними паутина ровных и сахарно-белых нитей дорог. Какой бы ни был хилый из меня экономист, но ясно, связи между городами теснейшие. Возможно, шкуры обрабатывают в одном городе, а сапоги из них шьют в другом.

Сделав пару кругов, я сказал с досадой, что пора определиться, раз уж прекогния молчит, что-то вообще рот не открывает. Наверное, стольный город все-таки вон тот. Пусть не самый крупный, но только в примитивных и традиционных королевствах столица всегда в наиболее крупном скоплении людей, а в новых — в удобном для управления…

Выбрав густые деревья поближе к городу, я опустился как можно тише, застыл, прислушиваясь. Могли увидеть с городских стен, но я так быстро исчез из поля зрения, что даже самые бдительные вскоре перестанут смотреть в эту сторону.

Я перевел дыхание, мучительно медленно вернулся в личину человека, содрогаясь от ощущения полнейшей беспомощности во время этого перехода.

Лунный свет, застывший и неподвижный, превратил весь мир в нечто спокойное и вселенское, почудилось, что так и будет вечно, однако на востоке начало светлеть, и я понял, что короткая летняя ночь подходит к концу, едва успев начаться.

Я пошел между деревьями в сером одинаковом мире, а вышел на опушку, когда на земле смутно задвигались тени от нависающих ветвей. Уже бодрее я выбрался поближе к дороге, но там остановился в нерешительности.

Небо без облачка, солнце высунуло нещадно сверкающий горбик из-за темного края, где всю ночь грело не то мировую черепаху, не то трех слонов, впереди жаркий день, а в такой зной только дурак будет хранить верность традициям в одежде. Я обнажился до пояса, одежду сунул в мешок, а перевязь с мечом перекинул через плечо, ставши неотличим от основной массы кочевников. Солнце сладострастно вонзило острые зубешки в мою кожу, приятный жар растекся под шкурой, растапливая последние капли нежного жирка, но я и без зеркала знаю, что стыдиться плоской груди или тонких рук не буду: перевоплощение в дракона и обратно всякий раз подгоняет меня к той норме, каким я должен быть при моем акселератизме, а не оставляет прежним рослым хиляком.

Я с удовольствием пощупал мощные бицепсы и еще более толстые трицепсы, когда-то все это висело на руках, как вялые тряпочки, а теперь налито такой тугой силой, что на глазах раздвигает кожу. И грудные мышцы заставляют оттопыривать руки, чего стыжусь и старательно прижимаю руки к бокам, а то вид больно задиристый.

Даже живот в заметных кубиках, не шесть, а целых восемь, но, увы, я не один здесь орел, у большинства кочевников хорошие атлетические фигуры. Слабые у них вообще не выживают, недостаточно сильные и ловкие гибнут в состязаниях, соревнованиях и бесконечных межплеменных войнах.

Солнце уже всерьез обжигало плечи, когда я пошел к зияющему проему на месте городских ворот. Вскоре догнал нагруженных связками хвороста осликов и мулов, бойкие горожане успели набрать огромные вязанки, пока я выбирался из леса, вместе с этим караваном и прошел в проем крепостной стены. Сразу малость ошалел от непривычно поюжному громкой речи, гомона, бодрых голосов со всех сторон. Полные нетерпения торговцы спешно раскладывают товары, натягивают над своими богатствами тенты, ревниво посматривают друг на друга.

Появились и первые покупатели, в основном женщины. Пришли за свежей зеленью, молоком, сыром и мясом. Торговцы на меня поглядывают с веселым любопытством и доброжелательностью, угадывая чужестранца, а у чужаков обычно водятся деньги.

Я прошел в ту часть, откуда доносится конское ржание и дробный стук копыт. Коней гоняют на длинном поводе по кругу, выискивая недостатки, покупатели отчаянно торгуются с продавцами.

Присматриваться я долго не стал, все-таки моему Зайчику нет замены, высмотрел самого красивого, он ухитряется вставать на дыбы, поднимая повисших на удилах двух работников, что значит, силен, поинтересовался:

— А эту смирную лошадку за сколько хотят сбыть?

Продавец оглянулся, лицо возмущенное и одновременно заинтересованное. Я смотрю на коней с равнодушным снисхождением. Мол, видал и получше. Я же степняк, а для степняка признаться в своем полном невежестве по части лошадей — значит совершить социальное самоубийство. Презирать будут все кочевники, а в первую очередь сами кони.

— Сбыть? — спросил он с великим возмущением. — Это же не конь, это дикий кентавр!

— Точно, — согласился я, — только он растерял все человеческое. А раз так, то за калеку готов заплатить треть от его цены.

Другие покупатели начали прислушиваться, один подмигнул мне и сказал продавцу с преувеличенным сочувствием:

— Чего это он так? Хороший конь, хоть и староват, конечно…

— Старый конь борозды не портит, — сказал другой, вздохнул и добавил уже другим тоном, — но и глубоко не пашет.

Я понял их игру на снижение цены, поддакнул:

— Старый конь борозды не портит! Он ляжет в нее и спит.

Торговец вскричал возмущенно:

— Старый? Да этот конь только родился!.. Посмотрите, как блестит шкура! А кто похрабрее, взгляните на его зубы! Что вы все наговариваете на честного торговца?

— Честный? — изумился один из покупателей. — Да ты у кентавра коня украдешь! Признавайся, откуда у тебя такой замечательный конь, если ты разводишь только кур? Торговец ухмыльнулся.

— Завидуешь? А вот шел себе по улице, смотрю — блестит что-то. Поднимаю — подкова. Переворачиваю — а там этот конь.

Один сказал озадаченно:

— Да? Повезло тебе… А я вот сколько подков находил, но никакого счастья.

Торговец сказал злорадно:

— Чтоб подкова приносила счастье, надо прибить ее к копыту коня, и пахать, пахать, пахать… Ну так как этот конь? Отдаю всего за семь серебряных!

— Всего, — проворчал один. — За семь я весь табун куплю…

— Или базар, — сказал другой.

Торговец спросил язвительно:

— Может быть, вам лучше купить верблюда? Это тот же конь, но с большим жизненным опытом.

Я махнул рукой, вытащил золотую монету.

— Беру. Только подбери седло получше, попону, седельные мешки.

Он взглянул на мою спину, где мешок уже раздут, как у погорельца, ухватил золотой и сразу же попробовал на зуб. Глаза радостно заблестели.

— Хорошо, господин! Будет самое лучшее седло и все остальное!

Он ринулся в распахнутые двери конюшни, покупатели посмотрели на меня недружелюбно. Один буркнул:

— Ну зачем цену поднимать? Теперь совсем обнаглеет…

А второй проговорил со вздохом:

— Да он совсем безголовый, но теперь хоть конь будет думать за обоих.