"Георгий Гуревич. Записанное не пропадает" - читать интересную книгу автора

в гортани Гхора".)
Есть ратомашина сличающая. Ей дается образец: нормальная, идеально
правильная клетка, нормальное чередование, нормальная молекула. С нормой она
сличает ратозапись, указывает отклонения. Отклонения нужно осмотреть
внимательно не машинным - человеческим оком: какой в них смысл, полезны или
вредны? Омертвевшие клетки долой, вклеим в ратозапись живые. Непонятное
отклонение? Изучим. Не таится ли и здесь полезное открытие?
И есть, наконец, ратомашина печатающая, подобная читающей, но работающая
противоположно - не от тела к записи, а от записи к телу. Она нужна, когда
исследование закончено, составлен проект реконструкции мизинца, без вывиха и
отека, без склеротических отложений, без мертвых клеток, составлен и переведен
на машинный язык: м-м-м... к-к-к... э-э-э... Считывая эту диктовку, машина
изготовляет по ней ратозапись, запись вставляется в ратоматор, мгновение - и
мизинец готов. Еще месяц он живет в физиологическом растворе, проверяется,
копируется, вновь режется хирургами. И наконец курьер увозит тяжелую коробку с
ратозаписью в Серпухов, а Сева мажет красной краской еще несколько кубиков.
И странное дело: за всеми этими хлопотами исчез Гхор. Австралийцы думают о
пальцах, японцы - о гортани, Сева-о кубиках, Том - о ратосчитывании, идут
споры об органах и органеллах, нормальных и патологических, о срезе No 17/72,
о слое УВ, о квадратике ОР-22. Гхор исчез. За деревьями нет леса.
В Австралии-левая рука, в Японии-горло, в Австрии - пищевод, а мозг - в
Серпухове. Лада работает в отделе мозга. Перед ее столом экран, на нем
амебообразные, с длинными нитями нервные клетки. И схемы молекул белковых и
нуклеиновых с буквами АБВГВГАА и т. д. Лада-непосредственная помощница Зарека.
Изучает часть мозга, связанную с переживаниями (эмоциями)-радостью, горем,
надеждой, разочарованием, ликованием, страхом, любовью и гневом. Где-то здесь,
в этой области она называется гипоталамической,- по мнению Селдома, прячется
счетчик жизни, часы, отсчитывающие сроки молодости и старости. Если Солдом
прав, работа Лады самая важная. Все труды пойдут прахом - австралийские и
австрийские, если указатель счетчика не будет переведен на "молодость".
Суровая, осунувшаяся, еще более красивая, наклоняется Лада над
микроскопом.
Ким думает про себя:
"Какая выдержка, какое долготерпение! Наверное, невыносимо тяжело все
время иметь дело с мозгом мужа. Не предложить ли ей другое занятие?"
Но он деликатно молчит, не решает бередить раны.
А бесцеремонный Сева, тот спрашивает напрямик:
- Теперь ты знаешь тайные мысли мужа, Лада?
Ким ужасается. А Лада, к его удивлению, отвечает спокойно:
- Я не думаю об этом, Севушка. Для меня тут нет никакого Гхора. Гхор живет
в моей памяти: он сила, он гений, он воля и характер. А здесь серое вещество,
и я должна изучать серое вещество, чтобы вернуть силу, гений и нежность. Тут
любви нет, тут нервные клетки. Это не стихи, это бумага, на которой они
пишутся.
Месяцы шли, и рассредоточенный по миру Гхор постепенно собирался. Шкаф для
ратозаписей наполнялся коробками, разборная модель стала красной почти вся.
Белых кубиков не осталось совсем, желтых и голубых не так много, но почти все
в мозгу. Тело Гхора можно было восстановить, но Гхора восстановить не
решались. Мог получиться здоровый человек со старым мозгом, несчастный, даже
больной психически.