"Георгий Гуревич. Когда выбирается 'я'" - читать интересную книгу автора

голубое зеркало в рамке елей, сапфир в полгектара. А черпнешь воды - и нет
зеркала, бурая муть, ил от дна до поверхности.
Нет идеала - вот что самое грустное.
- Гражданин, ваш билетик?
- У меня сезонка.
- Предъявите, пожалуйста.
Лезу в карманы. В грудном нет, в куртке нет. Где же моя сезонка?
Наверное, в паспорт положил. Глупая привычка - паспорт использовать как
бумажник. Стой, а паспорт где? Вынимал же у Эры, показывал. Вынимать-то
вынимал, а куда сунул?
- И долго будем комедию ломать, гражданин? Трудно, конечно, найти то,
что не прятал. Платите лучше штраф, не задерживайте.
Я вскипел. Сказал, что не имею обыкновения экономить за счет
государства, что человек мало-мальски наблюдательный мог бы понять, что для
меня четыре копейки не играют роли, что вообще люди порядочные склонны
верить своим согражданам и нужен особо склочный характер, чтобы в каждом
подозревать четырехкопеечного жулика, спорить из-за такой ерунды, нервы
людям дергать.
В общем, наговорил лишнего должностному лицу при исполнении служебных
обязанностей. Сами понимаете: грусть, обида, стыд, ревность, а тут к тебе с
билетиком пристают.
Но, возможно, у контролера были свои душевные переживания или
недовыполнен план по вылавливанию "зайцев"-безбилетников. В общем, на
ближайшей остановке он сдал меня постовому с безапелляционным:
- Нарушал. Штраф платить отказался.
С этим должностным лицом я уже не решился пререкаться и смиренно
поплелся в милицию.
К счастью, отделение находилось неподалеку, так что мне не пришлось
долго шагать по улицам сквозь строй встревоженно-укоряющих женщин: "Кого это
помели? Бандита? Шпиона?"
Милиция у самого дома, а побывать не приходилось. Не без любопытства
вошел в приемную. Пустоватая, чисто вымытая комната, даже выскобленная, но
со стойким запахом махорки, карболки и сырых шинелей. Широкая деревянная
скамья без спинки, вероятно, на нее кладут мертвецки пьяных. Милицейские
начальники за решеткой, перед ней топчется пьяноватая, замызганная женщина в
грязной спецовке, объясняет заплетающимся языком:
- А что я? Я ничего. Я сижу тихо. Я никого не оскорбляла.
Дежурный, в нарядной новой форме, с гербом на околыше, заполнял анкету,
с трудом вырывая ответы. Кое-как удалось выяснить, что женщина тут временно,
остановилась у родни, а прописана в Чувашии, в деревне, там у нее двое
детей, соседка обещала присмотреть, да и не надо так уж присматривать,
потому что старшенькой двенадцать, самостоятельная уже...
- И почему же ты пила на вокзальной скамейке?
- Я, гражданин начальник, никого не оскорбляла. День рождение мое
сегодня. Отметила малость и пела потихонечку. Я - человек свободный.
- Ну вот и посоветуй мне, человек свободный, - ласковым голосом сказал
майор, подошедший из глубины. - Двое детей у тебя, дети заботы требуют, в
школу должны ходить, как полагается. Ну чего ради понесло тебя в Москву,
вино пить из горлышка, на вокзале песни распевать? Что нам делать с такими
матерями?