"Георгий Гуревич. Ордер на молодость" - читать интересную книгу автора

разглагольствовать перед девушкой.
Интересно, а девушкам тоже нравится, когда ораторствуют для них?
Недавно я вычитал где-то: "Мужчины любят говорить о себе, а женщины -
слушать, когда говорят о них". Все-таки "о них", а не "для них".
Итак, я составил обширнейшую программу знакомства с дворцами и
соборами, в пределах однодневного полета, и погрузился в чтение
путеводителей. Не оттуда ли пошел мой интерес к архитектуре? Очевидно,
навеки связались с любовью в моем подсознании всякие ионики, сухарики,
гуськи, каблучки, капители, пилястры, каннелюры, ордера грекодорический,
римскодорический и все прочие по Палладио.
Богатый материал я почерпнул и из трех томов Саксаниди - "Пятый фасад".
Мне, крылатому, особенно дорога была проблема, возникшая в нашем веке, -
проблема архитектурного оформления крыши. Ведь в прошлых веках на здания
смотрели снизу, от цоколя, или издалека; ансамбли возникали от заслонения.
А тут появился взгляд сверху - под ноги, при близком пролете или же из-под
облаков с дистанции. Обзорный плоский ансамбль, ансамбль до горизонта. Все
крыши, верхние этажи, все макушки зданий понадобилось переделывать,
перекрашивать, переосвечивать. Я же со своей стороны получил неисчерпаемую
тему для рассуждений: "Смотрите, Сильва, как удачно повернули архитектуру
к небу!"
или же "Смотрите, Сильва, положили заплаты, а XX век просвечивает со
всеми шиферными гримасами!".
Мы совершили немало познавательных экскурсий над пятыми фасадами, хотя
и меньше, чем я запланировал. Очень часто, гораздо чаще, чем мне хотелось
бы, Сильва отменяла полет в последнюю минуту, извещала, что она никак, ну
никоим образом не может сопровождать меня сегодня, очень извиняется, очень
жалеет, со мной ей было бы куда приятнее, но она вынуждена, так сложились
обстоятельства, лететь в очень нужное и неприятное место.
Я принимал извинения, не обижался, про обстоятельства не выспрашивал.
"Выбирает женщина!" - таковы правила вежливости нашего века. Мало ли
какие могут быть обстоятельства, физиологические может быть. Мужчине
пристала сдержанность. Смирюсь, потерплю ("Мужчина умеет ждать и
терпеть!").
Использую время с толком: подготовлюсь к следующему полету.
Иногда в пути она пела над облаками. Иногда! Сильве не было свойственно
педантичное прилежание, она жила порывами. Хотелось запеть - пела, чаще
предпочитала болтать, не о пятом фасаде архитектуры, о себе и своих
знакомых. Глаз у нее был зоркий, язычок острый, великолепно получались
словесные карикатуры на неловких девиц, неуклюже напрашивающихся на
ухаживание, и столь же неловких юнцов с их наивными подходами, подобных
шахматисту-любителю, надеющемуся поймать гроссмейстера на "киндермат".
Сильва очень натурально в лицах изображала своих поклонников, как они
краснеют, пыхтят, переминаются с ноги на ногу, наконец, решаются брякнуть
что-то по их представлениям галантное и исподлобья поглядывают, какое это
произвело впечатление.
Я не ревновал, я даже сочувствовал этим пыхтящим беднягам. И мотал на
пробивающийся ус, старался не подражать им, запоминал, как не надо себя
вести.
Но как надо было?
- Когда-нибудь ты сама полюбишь, - сказал я однажды.- И будешь ждать