"Георгий Гуревич. Подземная непогода" - читать интересную книгу автора

металлические буйки, которые служили ориентирами; металл резко выделялся
на экране локатора.
Виктор снял около ста профилей. В них нелегко было разобраться, и для
наглядности он вылепил модель вулкана из воска. На восковой горе он
обозначил булавками опорные буйки. Все безымянные холмы, овраги и потоки
застывшей лавы получили имена. Виктор называл их в честь московских улиц.
Так появились на крутых склонах вулкана Сретенка, Солянка, Волхонка,
Стромынка, Матросская Тишина. Сретенка представляла собой непроходимое
ущелье с отвесными стенами, заваленное вулканическими бомбами. На Солянке
были выходы газов, образовавшие ярко-зеленые пятна на скалах. Бумажки с
названиями наклеивались на восковой двойник вулкана. А внутри модель была
пустая. Ведь до сих пор никто в точности не знал, что там находится.
К началу ноября подготовка закончилась, и можно было приступить к
основной и самой интересной работе - просвечиванию вулкана. Виктор решил
начать сверху, от главного кратера.
Каждый день ровно в девять утра Ковалев сажал вертолет на снежное поле
где-нибудь на макушке горы, и Виктор начинал съемку. Лопаткой он отрывал
квадратную ямку, утрамбовывал снег и ставил на него аппарат. Затем
следовала забивка костылей, установка уровней, окончательная проверка,
настройка частот... И вот наконец невидимые лучи устремлялись по приказу
Виктора или отвесно вниз, или сквозь гору - на противоположный склон, или
наискось - к соседнему буйку. Они скользили в темноте по комкам лавы,
толщам слежавшегося пепла или погребенного льда, колебали крошечные
кристаллики и, отразившись где-то в пути, возвращались, чтобы доложить о
своих странствованиях. Их рапорт записывался на фотопленке размытыми
пятнышками - черными и серыми. Сдерживая любопытство, Виктор осторожно
вынимал кассету, заворачивал ее в черную бумагу и медленно брел к
следующей точке. Быстро ходить было невозможно. После резкого подъема на
высоту четырех с лишним километров болели уши и голова. Трудно дышалось,
усталость пригибала к земле, после нескольких шагов тянуло присесть
отдохнуть. Но Виктор не позволял себе часто присаживаться. Короткий зимний
день подгонял его. Установка аппарата, выравнивание, переноска отнимали
много времени. Только успеешь развернуться, сделать шесть-семь съемок,
глядь - уже сумерки, с синеющими сугробами сливается вертолет -
прикорнувшая на снегу стрекоза, и Ковалев напоминает: "Пора домой, Тася не
любит, когда опаздывают".
Снова под ногами плыла вздыбленная земля, молодые вулканы с дымком,
древние - с озерами в отслуживших кратерах. Виктор смотрел за борт, но
привычная красота уже не волновала его. Он узнавал знакомые очертания гор,
синие пятна лесов и думал: "Еще километров двадцать. Скоро уже дома".
Пока он заканчивал третью тарелку супа - мастер на все руки,
расторопная Тася успевала проявить пленки. Конечно, можно было отложить их
на часок для просушки, а пока они сохнут, подремать немножко, но как
удержаться, как не посмотреть, что же удалось найти сегодня? И, осторожно
развернув сырые колечки пленки, Виктор рассматривал на свет черточки и
пятнышки - условный язык аппарата. Этот язык еще нужно было перевести на
русский. Но Виктор хорошо понимал подземный рентген, умел читать "с
листа", без словаря.
- Возьмите бланк, - говорил он Тасе. - Пишите: "Семнадцатое ноября,
пункт А, точка восемнадцать, отвес. Четыре метра - снег, двадцать метров -