"Георгий Гуревич. Ия, или Вторник для романтики (Авт.сб. "Только обгон")" - читать интересную книгу автора

прочили ее в кинозвезды. Кончив десятилетку (с троечками по математике и
физике), Ия подала документы в ГИТИС на актерский... и провалилась по
специальности. Ей дали этюд по "Детям Ванюшина": покинутая жена умоляет
мужа не бросать ее, в ногах валяется, целует руки, полы сюртука. Никак не
могла Ия вжиться в такой образ. Она выросла в нормальной советской школе,
в своем классе верховодила, была уверена, что она полноправный человек,
ничуть не хуже, а то и получше мальчишек, что дорогу в жизнь она найдет
самостоятельно, без подсказки и посторонней помощи. Героиню она считала
набитой дурой. Если мужик бросает ее - скатертью дорога. Избавилась от
предателя - и превосходно, как-нибудь проживет. Унижаться Ия не стала бы
ни в коем случае. И, вероятно, внутреннее сопротивление чувствовалось в ее
игре. Этюд оценили в четыре с минусом. Четверка по специальности - не
проходной балл для театрального института.
- Это и к лучшему, Ивочка, - сказал бодрясь ее отец. - Годик посвятишь
мастерству, не торопясь будешь заниматься любимым делом. Я и не
рассчитывал на успех. Какая у тебя подготовка? А со школьной скамьи сразу
хочешь прыгнуть на сцену.
И он категорически возражал, чтобы Ия понесла документы в другой
институт - в библиотечный или историко-архивный.
- Профессия - это на всю жизнь, - твердил он. - Работа должна
доставлять удовольствие. Восемь часов скуки ежедневно - это же проклятие.
Если сцена твое призвание, держись за нее. Я сам попал в институт с
третьего захода. Мы, чалдоны, медленно раскачиваемся, это у нас в крови.
- И все ты выдумываешь, папка, про кровь, великий ты утешитель.
Хороший отец был у Ии, она очень дружила с ним, может быть, потому, что
выросла без матери. Мать ее тоже была медиком, но не психиатром, как отец,
а микробиологом и погибла, заразившись таежным энцефалитом, когда Ия была
еще в детском саду. Так что матери она почти не помнила. А хозяйство в
доме у них вела старшая сестра отца, тетя Груша, Аграфена Иннокентьевна.
Она кормила, одевала, обшивала девочку, но наставницей быть не могла.
Приехав в Москву из глухого молоканского села, тетя Груша так и не
оправилась от потрясения. Прожив в столице пятнадцать лет, она сохранила
замкнутую настороженность фанатичной сектантки, истово соблюдала посты,
читала только "божественное", из дому выбиралась в магазины, на рынок и в
молельню, больше никуда. Естественно, тетя Груша не пользовалась в доме
авторитетом, ей даже совещательного голоса не давали, а вот с отцом можно
было поговорить обо всем: о ролях, о тройках и даже о мальчишках. И хотя
Ия, как правило, возражала, отстаивая свою независимость ("Ну что ты,
папка, это старина, в наше время так не принято!"), но к советам отца
прислушивалась.
Послушалась и на этот раз, не стала подавать в другие институты. И
понеслись дни, резво поскакали недели. К удивлению, даже и времени
оказалось не слишком много. Ия вставала поздно, часика два тратила на
"оформление" (ванна, ресницы, прическа, портниха), потом занималась
гимнастикой или вслух разучивала роли, пугая тетю Грушу притворными
рыданиями. Два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, ходила на урок
к Инессе Аскольдовне, бывшей артистке бывшего Камерного театра, очень
манерной, очень накрашенной даме с лиловой сединой. "Ивэтта, моя
несравненная прелесть, на сцене надо держаться с предельной простотой", -
говорила она ученице. Затем следовала ссылка на какую-то знаменитость, и в