"Лев Гунин. Сон и явь" - читать интересную книгу автора

спросить у меня, у любого преподавателя? А? Что же это ты так?
Еще, может, скажешь, что я тебя пристрастно спрашивала? А?
Молчишь! Ну-ка, сыграй мне тему вступления к "Риголето".
Тогда я не понял, что означали слова о брюках, но потом я
узнал, что дирекция училища запретила девушкам носить брюки:
где бы то ни было. Все это говорилось с самым серьезным
негодованием, как-будто речь шла о каком-то большом
преступлении. Они приступили к разбору музыки.
- Как ты играешь? - раздался крик. - За такую игру надо
руки переломать. - Она хлопнула ее по пальцам.
Я отвернулся и стал смотреть в окно. Нежные ростки,
затоптанные кованым сапогом, что-то важное, чистое внутри меня,
быстро тускнели: как будто кто-то капнул из пипетки чернил в
прозрачную, чистую воду. Мне было обидно, что я такой
беззащитный, такой беспомощный, один в этом царстве злобы, а
родной город, мама с папой где-то там, далеко, откуда я утром
выехал автобусом, и мне - как в детстве - захотелось плакать.
И вот настала моя очередь отвечать. Я встал, и, волоча ноги по
полу, пошел к стулу, чувствуя на себе пристальные взгляды
комиссии. Я сел на это "лобное место", и, не дожидаясь
приказания, приступил к ответу. Меня остановили и потребовали
подождать. Но - в общем - отношение ко мне было лучшим.
Временно удовлетворив свою жажду к издевательству на отвечавшей
и прошедшй передо мной девочке, они теперь, казалось,
"отдыхали"! Так, наверное, отдыхает удав, только что
заглотивший кролика, переваривая проглоченную пищу. Так и эта
комиссия: как будто опьянела на короткое время - перед новым
приступом - пароксизмом садизма. Поэтому я решил взять более
высокий трамплин.
Мне предстояла трудная задача. Я должен был хорошо (но не
слишком! ) отвечать, чтобы своим слишком бойким ответом не дать
им повода думать, что я понемногу вырываю из их рук все козыри.
С другой стороны, я должен был отвечать! Как только я начинал
говорить увереннее, меня понемногу давили дополнительными
вопросами.
Нога, которую я держал на педали, равномерно подпрыгивала.
Правый глаз начинал дергаться. Неровно и сбиваясь, я, все же, в
принципе, ответил на все поставленные передо мной вопросы.
Какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что двойку мне
уже не поставят, и от этого я начинал входить в азарт. Я уже
отвечал не на фактически-музыкальные, а на
логическо-психологические вопросы, и это мне, несомненно,
помогло в этой игре. И только когда я отвечал последний пункт,
они увидели, что допустлли меня слишком далеко, но они не
хотели в этом признаться, и поэтому дали мне договорить до
конца.
Я вышел за дверь, разрываясь между страхом и нетерпением.
Прислонившись к стене, я ждал решения своей участи. Наконец,
дверь открылась... Я получил свою тройку.
На лестнице стояла какая-то девочка и плакала. Я хотел ей