"Лев Гунин. Сон и явь" - читать интересную книгу автора

своим голосом. - Чтобы зря не тянуть время, я просто, если вы
хотите, задам вам один вопрос, и, если вы на него ответите,
будем считать, что с темой покончено.
Она согласилась. В этот момент я подошел к клавиру и
захлопнул его.
- Так, - изрек я. - С чего начинается опера? - С
увертюры, конечно.
- Нет, я имею в виду вокальный номер. Она задумалась.
"Как это, саму оперу? " И я, прицепившись к словам "саму
оперу", стал настаивать на более точном определении, называл
это ошибкой, говорил о незнании. (Конечно, предполагать, что
педагог-теоретик, даже если она никогда не преподавала муз.
литературу, не помнит первого вокального номера такой
хрестоматийной оперы, было абсурдном, но - так же, как
неожиданный вопрос "а сколько будет дважды два? " в самых
неожиданных обстоятельствах и в неожиданном месте, может
вызвать запинку недоумения, точно так же это могло быть и тут).
После этой психологической подготовки я вновь спросил ее о
том же. Это был провокационный вопрос. Когда спрашивают в таком
безобидном плане о строении такой "легкой" оперы, как "Свадьба
Фигаро", от неожиданности такого поворота дела на некоторых
находит как бы "затмение"; изучаемая с детства, десятки раз
слышанная в оперных театрах, опера непостижимым образом
"забывается". И, к тому же, в такой обстановке... Кроме того,
обычно ("Свадьба Фигаро" не в счет, она слишком популярна) все
запоминают окончание оперы - ведь финал в понимании
музыковедов - материалистов, и, наверное, простых смертных
тоже, был своего рода развязкой драмы, в большинстве случаев
как бы выводом, подведением итогов, и, разумеется, изучался
особо. Здесь не отходили от классицизма, и никто не знал опер,
где музыка возникает из небытия и уходит в ничто. Начало же,
первое действие, первое явление плохо запоминали, поскольку
после тщательно разбираемой увертюры это являлось как-бы
"лишним", и потому, что очень редко первое явление входило в
число "важнейших", номеров, достойных разбора - по мнению
авторов всех учебников. И, конечно же, она не помнила этот
номер. Затем, когда она пыталась продолжить характеристику
Фигаро, я сбил ее тем, что предложил пересказать содержание
арии, которого она, опять-таки, не знала.
Да, если бы она была студенткой, ей бы пришлось
перечитывать и учить все либретто - если бы она захотела уметь
отвечать на такие вопросы. Но я нисколько не переиграл; все эти
вопросы мне самому были заданы на экзамене (и задавались
гораздо пристрастнее, с ньюансами), а, кроме этих,
"дозволенных" методов, использовались еще и противозаконные.
Мне указывали на какой-нибудь такт и добивались, без связи со
всем остальным, описания "смысла, содержания и настроений",
выраженных в этом одном оторванном такте. Несмотря на то, что
все темы викторины, которую я написал, были названы правильно,
все они без исключения были зачеркнуты, а листок с ними был