"Лев Гумилевский. Плен" - читать интересную книгу автора

взволнован, конечно, не гением Гваренги, строившим это прекрасное здание, и
не печальной историей крепостной девушки, знаменитой потом актрисы, в память
которой выстроено это здание его бывшим владельцем. Иван Архипович дрожал от
ожидания.
Милиционер сочувственно проводил его в приемную и объяснил дежурной,
зачем они пришли.
Сестра в белом халате покачала головой равнодушно:
- Едва ли это ихняя девочка. А впрочем - поглядите. Она хорошо себя
чувствует...
Ивана Архиповича нарядили в белый халат и провели в палату. Он
остановился на пороге, скользя глазами по ряду кроватей, больничных одеял и
подушек, прижимая руки к груди. Сердце его овеялось отвратительным холодком.
- Вот она! - сказала сестра.
Иван Архипович взглянул на девочку и облегченно вздохнул.
- Я и говорю, что не ваша девочка, - заговорила сестра, - это совсем
уличная девочка. И отца не помнит, не знает совсем... Варя, - окликнула она
больную, точно желая убедить посетителя, что это, действительно не его
дочь, - у тебя есть отец?
Веселые голубые глаза девочки остановились на них обоих. Она покачала
головой.
- Нету.
- А мать?
- Померла мамка!
- Вот видите, - обернулась к Чугунову сестра, - это простая нищенка.
Иван Архипович смотрел на девочку молча. Спавшая было с сердца тяжесть
при виде чужой девочки возвращалась снова: может быть лучше было бы видеть
ему здесь сейчас свою дочь, чем изнывать тоской и болью неизвестности.
- Как ты под трамвай попала? - продолжала спрашивать сестра, -
расскажи!
- Милостыньку сбирала!
- Видите ли, ее после смерти матери соседи забрали: в лавки брали с
собой, потому что с ребенком без очереди пускают. Кормили за это. Так она по
людям и ходила. Попала к нищенке какой-то, та ее по трамваям "работать"
научила. Это - милостыньку просить - они тоже работой называют...
Иван Архипович подошел к девочке, посмотрел на ее забинтованную руку,
спросил глухо:
- Больно тебе?
- Ничего, потерплю! - ответила она, морщась от почувствованной острее
при напоминании боли, - сама виновата.
- А руку... руку-то, - несмело сказал он, - руку-то как же... Жалко
тебе?
Нищенка вскинула на него бойкие, озорные глаза:
- А что-то ее жалеть мне? Безрукой мне подавать будут поболее, небось,
чем с руками давали? Верно?
Иван Архипович вздрогнул. Огромный поток несчастий, страданий и боли все
еще неорганизованной человеческой жизни ошеломлял его. Так вечно
взволнованное море ошеломляет каждого, кто впервые озирает его жуткий
простор с уютной, сверкающей медью и солнцем палубы. Он оглядел соседние
ряды белых подушек, покоивших на себе искаженные ужасом и болью лица, и
наклонился к девочке: