"Лев Гумилевский. Страна Гипербореев " - читать интересную книгу автора

Я научил ее говорить по-русски: "Возьми и прочти после". И с этими
словами она передаст эту рукопись тому счастливцу, который придет и уйдет
отсюда.
Кто это будет? Когда это будет? И будет ли? И не предаст ли она меня
после смерти?
Нет, они соблюдают клятвы, если уж дали их. Но до чего трудно было
добиться ее обещания!
Кто эти люди, населяющие остров? Их язык напоминает мне тот школьный
латинский язык, за который я неизменно получал в гимназии колы и двойки. В
их нравах и обычаях есть многое, заставляющее вспоминать не то римлян или
греков, не то египтян... И в то время как за полтысячи верст отсюда люди
летают на аэропланах, ездят на автомобилях, здесь каждое утро собираются в
священную рощу потомки какого-то тысячелетнего народа славить солнце...
Оно, или божество, являющееся его олицетворением, называется Апуллом, может
быть, это искаженное Аполлон? Не знаю. Ему оказываются величайшие почести,
и именно ему в жертву приносят ежегодно одного из обитателей острова на
жертвеннике, помещающемся в таком же каменном лабиринте, которых с
полдюжины мы встретили на несчастном пути сюда и в которых там живут
лопари, а здесь...
А черт с ними - умереть лучше, чем чувствовать себя здесь рабом живых
покойников.
В этой прекрасной роще, посвященной Апуллу, стоит тот самый
шарообразный храм, который мы увидели с берега еще... И не я ли первый
тогда настаивал на том, чтобы пойти посмотреть на эту штуку, когда
некоторые из нас уже струсили и хотели удрать назад!
Этот храм украшен множеством приношений. Теперь там лежат и наш
германский теодолит, и все инструменты. Я видел там кремневое ружье, два
допотопных револьвера и старинный бульдог: очевидно, не мы первые добрались
сюда и, боюсь, не мы последние не вернемся отсюда.
Тут вcе жители старшего возраста - жрецы божества. А большинство
обитателей острова - кифаристы. Это нечто вроде наших гуслей или цитры. Они
могут петь и играть целыми днями во славу своего божества... Да и нечего им
больше делать.
Они выращивают на своих полях что-то похожее на пшеницу в таком
количестве, что пресного хлеба им хватает на всех. Едят они к тому же не
по-нашему. Кусочек сыра из овечьего молока и две лепешки, испеченные на
раскаленных камнях, да кружка молока - вот все, чем они живы. По-моему, они
вымирают просто от тоски и скуки. Еще летом ничего: и работа и роща - все
развлечение... Но эти зимы, когда они уходят в каменные щели, живут в
камне, спят на камнях... Это ужасно. Женщины ткут свои плащи и рубахи из
тончайшей шерсти овец, которых я пасу... А мужчины положительно как медведи
в берлоге: редко кто долбит на камне какую-нибудь надпись или трудится над
шкурой, чтобы выделать вот такую тончайшую кожицу, на которой я могу
писать.
Чудные люди!
Сколько раз мы умоляли главного их жреца и царя- Бореада, чтобы
позволено было уйти нам. Разве они отпустят таких выгодных рабов, как мы!
Бежать отсюда невозможно. До берега не доплыть никому. Озеро, как наша
Екатерининская гавань на Коле, никогда не замерзает... Соорудить же хоть
плотишко какой-нибудь нельзя, когда за тобой следят каждую минуту. Я пишу