"Лев Гумилевский. Судьба и жизнь. Воспоминания" - читать интересную книгу автора

подчеркнутостью:
- Мы обязательно придем, Лев Иванович!
Так начались наши литературные четверги. Они защитили меня от угрюмой
старости и заштатности, возвратив к ощущениям собственной юности...

5

Между нашим саратовским "Многоугольником" и нашими московскими
"четвергами" лежит пропасть времени, бездна событий.
Тогда над литературой довлел величественный гений Толстого. Нынешнему
обитателю нашей планеты трудно понять и представить себе, какое влияние на
человечество оказывал Толстой. "Гений действует на современность самым
присутствием, независимо от своего сознания: это не страх, не стыд, но
неизъяснимое",- писал по этому поводу Александр Блок. .
Мне было двадцать лет, когда умер Толстой. На вечере в нашем кружке я
говорил речь и плакал. Теперь я спрашиваю себя: "Чья смерть, какого
писателя, философа, художника, вождя сможет вызвать слезы любого из
участников наших "четвергов"?.."
Я читал главу за главой свои воспоминания, слушатели были внимательны,
однажды потребовали даже повторить читанное в прошедший раз. Но тех бурных
чтений, критик и споров, которые бывали на вечерах "Многоугольника", в
Москве не случалось ни разу. В Саратове все вопросы решались с высшей точки
зрения.
- Ну что вы опять написали, рассказ с комариный нос величиной? Разве
это литература? - каждый раз выговаривал мне Иван Юрьевич
Борисов-Извековский, бывший актер, во имя литературы оставивший сначала
сцену, а потом и семью.- Стыд и срам!..
Однако здравствовали "четверги" недолго. К весне из моих воспоминаний
все было прочитано. Напрасно я пытался заинтересовать моих молодых друзей
"Заметками к Павловскому учению о слове", а затем философией Вернадского,
которого начал изучать в то время. Высокая мысль Павлова и Вернадского мало
трогала их.
Время от времени Таня дарила мне с милыми автографами свои первые
работы по лингвистике...
Андрей держался твердо намеченной программы жизни и приносил свои,
испещренные ссылками, датами оттиски работ по французской литературе. Не
радуют ли ум и сердце литературоведа эти даты, ссылки под текстом, как
охапки полевых цветов - глаза возлюбленной?
Олег Михайлов, специализировавшийся на литературе моего же времени,
первый автограф свой сделал для меня на оттиске со статьей "Проза Бунина", а
затем последовательно писал о Шмелеве, Куприне, Аверченке.
...Дружеские отношения между нами не прерывались. Олег сделал несколько
попыток напечатать мои воспоминания, хотя бы не полностью. Но речь Н. С.
Хрущева на XX съезде о культе Сталина оставалась неопубликованной, и
казалось всем, что этим разоблачением дело кончится, ничего практически не
изменив в отношении к истории тех лет. Воспоминания хвалили, но находили
идеологически невыдержанными.
Попытка Андрюши соединить "четверги" с преферансом была отвергнута.
Несколько вечеров мы посвятили собранию автографов столь известного теперь
Эммануила Филипповича Ципельзона.