"Евгений Гуляковский. Веста" - читать интересную книгу автора

машину вместе с водителем, и в ней никого не оказывается... Но ведь Мишурина
нет? Не так ли? Куда же он делся?!
- Видишь ли, Артам, если бы в машине сидел человек, его бы нашли. Капитан
Ивестер все доводит до конца.
- Что вы этим хотите сказать?
- Только то, что в машине не было человека.
- Вы хотите меня убедить в том, что мои собственные глаза...
- Я ведь не сказал, что в машине не было водителя... Я только сказал, что
там не было человека...
Впервые я осмелился оформить в четкие окончательные слова те смутные
образы и мысли, которые бродили у меня в голове все последние дни. И мне
стало легче от этого. Дальнейшие слова уже не требовали такого внутреннего
напряжения. Гвельтов держался отлично. Он не перебил меня, не задал ни
одного вопроса, даже не выдал своего изумления после моих слов, он просто
ждал продолжения. И мне уже не оставалось ничего другого, как рассказать ему
все с того самого первого дня, когда я свернул на раскисшую от дождя дорогу.
Выслушав меня, Артам долго молчал. Говорят, две головы лучше одной. Я
хотел услышать анализ событий со стороны от человека, не вовлеченного в них
так глубоко, как я, и, следовательно, мог надеяться, что его выводы будут
свободны от эмоций, более объективны и конкретны. Этой конкретности, сухой
объективной логики я ждал как глотка свежего воздуха и в глубине души
надеялся, что вот сейчас Артам произнесет какие-то особые, все разъясняющие
слова, после которых не останется ни тревог, ни сомнений. Как будто могли
быть на свете такие слова, как будто они могли теперь что-нибудь изменить.
Я так и не решился пойти к Весте в течение этой недели. Если, конечно, не
считать того визита во сне... Но каждый вечер, засыпая на своей кушетке под
сенью ореандума сфангиники, я мысленно вновь и вновь подъезжал к ее дому,
выходил из машины, выслушивал упреки за пропавшие из ее жизни месяцы,
смотрел на календарь, покрытый слоем пыли, на котором летали бабочки... Жена
почувствовала, что со мной происходит что-то неладное, но мы давно перестали
откровенно разговаривать друг с другом, и это избавило меня от бесчисленных
упреков и объяснений.
Однажды я все же нашел улицу с несуществующим газетным киоском,
остановился у подъезда и стоял там не меньше часа. Почему же я так и не
вошел? Неужели только потому, что больше всего остального боялся разрушения
тайны, простого прозаического объяснения нелепых и странных событий,
принесенных Вестой в мой устоявшийся, спокойный и скучный мирок? Почему
сейчас, рассказав обо всем Артаму, я испытывал одновременно облегчение и
странную горечь?
Я не хотел его торопить и все же в конце концов не удержался, спросил:
- Ну, что ты обо всем этом думаешь?
- Я попробую начать с конца и придерживаться только фактов, более-менее
установленных вами. Прежде всего, о пропавшем журнале. Я не уверен, что вас
пытались предупредить о визите постороннего в лабораторию, "уберечь от
опасности", как вы, очевидно, склонны предполагать.
Я поморщился, меня коробил его слишком официальный тон, но промолчал.
- Скорей уж вас просили не появляться в лаборатории, чтобы предотвратить
находку колбы номер сто тридцать.
- То есть ты хочешь сказать, что она предвидела?..
- Вполне возможно, и, когда это не сработало, им пришлось организовать