"Андрей Гуляшки. Маленькая ночная музыка ("Приключения Аввакума Захова" #5) " - читать интересную книгу автора

конкурировал с ней, в ту эпоху, когда мода предписывала мужчинам ходить с
тоненькими тросточками, женщинам - с длинными шлейфами, а в Военном клубе
наряду с мазурками танцевали популярный трогательный вальс "Сашко мой,
смирно стой". Первым владельцем дома был человек, принадлежавший к правящей
верхушке, генерал, супруге которого Фердинанд оказывал особое внимание. Дом
тогда был во всем своём блеске, в кристальных зеркалах отражались пышные
мундиры с серебряными эполетами, по лестницам звенели офицерские шпоры,
белый мрамор отражал разнообразнейшие воздушные турнюры и шелка всевозможных
оттенков. То время прошло, отгремели две войны. Генерал, уже в отставке,
перешёл на гражданскую службу и выехал за границу. А дом - ну, он,
разумеется, остался таким же, каким был во время турнюров и шёлков. Но в
зале для банкетов, где до недавнего времени висел на стене портрет
Фердинанда, новый владелец повесил портрет королевы Виктории. Это
обстоятельство вызывало у случайных гостей недоумение, так как новый
владелец дома, коренной софиец, был одним из трех субдиректоров известного
франко-бельгийского банка, королева же Виктория не имела ничего общего ни с
бельгийской династией, ни с Третьей французской республикой. Теперь под
канделябрами уже не блестели серебряные эполеты, на лестнице не звенели
шпоры, У ног королевы Виктории усаживались мужи с плешивыми головами, вели
мудрые разговоры и без особого воодушевления протягивали руки к рюмкам,
наполненным золотистым итальянским чинцано. Затем, когда "Franco-Belge" был
в расцвете, субдиректор проиграл в карты колоссальную сумму денег, подмахнул
вексель и отравился, проглотив смертоносную дозу стрихнина. За последующие
два десятилетия дом дважды менял владельцев. Один из них был табачным
торговцем, другой - аптекарем. Торговец превратил зал для банкетов в
контору, а аптекарь - в склад для дорогих лекарств и фармацевтических
пособий. На месте королевы Виктории торговец табаком вывесил портрет своего
деда - усатого богатея-чорбаджии из Елены в феске и башмаках с загнутыми
носками, с иерусалимскими янтарными чётками в руках. Аптекарь, в свою
очередь, приколол на том же месте огромную цветную рекламу - календарь
всеизвестного аспирина "Байер".
Незадолго до последней мировой войны дом перешёл к одному
предприимчивому коммерсанту, экспортёру разных овощей, повидла и консервов.
Этот жизнерадостный и весёлый человек "озвучил" здание сверху донизу,
подвесив репродукторы всюду, где только можно было их повесить, - к
канделябрам, колоннам, люстрам. Несколько позже, в желании создать хотя бы
некоторое подобие "национального" уюта среди барочных лестниц и плафонад,
уюта, который напоминал бы ему о рае рыждавицких черешен и конявских яблок,
провертел мраморные плиты, ввинтил в них крюки - из тех, которые мастерят
кузнецы-цыганы, - и развесил на них пестроцветные кюстендильские плахты,
домотканые ковры, сборчатые юбки, волынки и даже связки сушёной жёлтой и
красной кукурузы.
Между турнюрными вальсами и "национальным уютом" с крюками и сборчатыми
юбками пролегли годы, безвозвратно отшумевшие десятилетия. Блеск, деньги,
торговые сделки, причуды выскочек, весёлое и грустное, жалкое и смешное -
все имело место под кровлей этой постройки, пронёсшей через все время свою
неизменную красоту, бесконечно чуждую железобетону и бесконечно одинокую.
После Девятого сентября дом был национализирован, и его несколько лет
использовали под санитарный пункт и квартальный детский сад. Затем для него
наступили критические времена, и жизнь его висела на волоске: один из