"Роман Гуль. Жизнь на фукса" - читать интересную книгу автора

нее... Педагогический музей. И, разделив участь второй категории, под
караулом петлюровских жупанников и рыжих баварских гвардейцев, я стал в
России 1918 года экспонатом Педагогического музея.
Все это внешне - опереточно весело. По существу ж - тяжело и, быть
может, трагично. Но я помню первое прекрасное ощущение: бросаю винтовку
образца 1891 года, ем тарелку щей, раздаваемых белоснежными ручками
любительницы приключений, и после бессонных ночей сладко вытягиваю ноги. Я
сплю.
Общая же историческая картина была тогда такова. Забинтованный под
раненого, гетман покидал "неньку Украину" в немецком шнельцуге. Рядом с
носилками (он лежал на носилках) стояли уютные металлические сейфы. Павло
медленно докуривал гавану, не теряя сейфов из глаз. Полковник гвардии его
величества Вильгельма II вошел в купэ.
- Как поживаете, ваша светлость? - улыбнулся он. Павло взглянул сквозь
сигарный дым и ответил скучающе:
- Ах, вы не знаете, как трудно управлять Россией! До резво бегущего
пульмана доносились выстрелы несущихся мимо белых украинских деревень.
Я же в это время проснулся на полу Педагогического музея, в комнате No
7, среди тысяч таких же, как я, экспонатов. Но чтоб дорисовать историческую
картину сполна - скажу, что было тогда с Петлюрой.
Петлюра, сидя по-штатски на белом коне, въезжал в золотой Киев. Над
городом стояла "слава". И кто-то подносил батьке брильянтовую шашку
свежерасстрелянного генерала Келлера4.
Когда Петлюра взял ее из рук подносившего, глаза его скользнули по
стене соседнего дома. Он прочел на ней обрывок приказа обладателя шашки:
"...не можешь - не пей рюмки, можешь пить - дуй ведро, расстрел..." Петлюра
не дочитал - он кланялся беллетристу Винниченко 5, который приветствовал
его, по-немецки, махая ручкой. Прекрасный, как Днепр, украинский хор грянул
"ЗаповЗт". И Винниченко сказал неврастеническую речь о единой и неделимой
Украине.
Возможно, что как раз в тот момент мое внимание привлек клозет
Педагогического музея. Войдя в него - я ахнул. Он был испорчен от
переполнения знаками отличия. Какой-то бравый генерал, влетев в клозет,
грозиться стал. Его не слушали. Честь была опозорена. И клозет погиб от
погон и белых аксельбантов.
Русский человек - по природе своей - остроумный висельник. По музею
ходила смерть в виде человека с оселедцем, но многие, как кур во щи,
влетевшие экспонаты сидели, забавляясь тихими вицами.
Капитан Саратов лежит на полу. Щиплет струны семиструнной гитары,
прекрасным баритоном напевая о случившемся:
Ходят пленные, как тени.
Ни отчизны, ни семьи...
И, сделав бравурнейший перебор:
Ах вы, сени, мои сени,
Сени новые мои!
Схожий с парижским апашем 6, веселый русский капитан не знает судьбы.
Через два года из Франции он попадет в иностранный легион 7, в Сахару. Через
четыре - умрет от раны в войне с инсургентами Абд-Эль-Керима 8. Капитан поет
весело. Весело перебирает струны.
Черноморец, как хозяин,