ПОСЛЕДНИЕ НАСТАВЛЕНИЯ

Оловянников и Иннокентьев ждали Алексея там же, где и в прошлый раз.

— Для начала неплохо, — сказал Оловянников, выслушав его подробный доклад.

Результаты встречи с Рахубой были самые обнадеживающие: шпион дал явку и два пароля. Один общий: «Продам два плюшевых коврика», отзыв: «Берем по любой цене». Другой для непосредственной связи с руководителями организации, служивший для опознания специальных агентов «Союза освобождения России»: «Феоктистов ищет родственников», отзыв: «Родственники все в сборе».

Рахуба поручил Алексею лично связать его с организацией.

— Вот этого делать как раз и нельзя, — сказал Инокентьев. — У нас задача другая: создать вокруг Рахубы пустоту. Тогда он будет вынужден сделать Михалева своим поверенным в делах.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Оловянников.

— Михалев должен вернуться к Рахубе и сказать, что на явке был, но в дом не зашел. Показалось, мол, что-нибудь подозрительным. Рахуба даст другую явку: эта, по-видимому, у него не единственная.

— Ну, а дальше что? Вторая явка тоже покажется подозрительной? И третья? И так далее?

— Много не потребуется, — сказал Инокентьев. — Не забывай, что через три дня Рахуба собирается уносить отсюда ноги. Если поставить его в безвыходное положение, он перед отъездом отдаст не только все явки, но и те документы, которые привез.

— Отдаст ли?.. — Оловянников с сомнением выпятил губу.

— Не отдаст — сами возьмем!

— Сами — это мы давно могли сделать. Важно, чтобы именно Михалев их передал или хотя бы через его посредничество. Если Рахуба не доверит ему бумаги, значит, вся наша затея лопнула: человека мы в организацию не введем. Действовать надо крайне осторожно. И так слишком уж много неудач у этого Рахубы: покалеченная нога — раз, провал Краснова-Миронова — два, теперь провал запасных явок. Как бы не спугнуть его, он ведь тоже, надо думать, не лыком шит. Учти, что, если Михалев не оправдает его доверия, под сомнение попадет и Золотаренко.

— А если наладить Рахубе связь с подпольем, Михалев и вовсе окажется в стороне, — возразил Инокентьев. — Его услуги могут не понадобиться.

— Положим, на этот счет я спокоен, — сказал Оловянников. — Людьми они не швыряются, не так уж у них густо. Михалев для них просто находка: махровый деникинец, гайдамачил на Херсонщине, комбедовца убил — шутишь ты, что ли! Сейчас, наоборот, надо, чтобы у Михалева все шло без сучка, без задоринки, пусть Рахуба уверует в него окончательно. Ты как считаешь, Михалев?

— По-моему, правильно, — сказал Алексей. — Если удастся свести его с кем-нибудь из подполья, я в этом подполье стану фигурой: как-никак доверенное лицо самого полковника Рахубы!

— Рекомендация хоть куда! — усмехнулся Оловянников. — Подумай, Василий Сергеич.

Инокентьев потер кулаком подбородок и не ответил.

Тогда Оловянников заговорил как о решенном деле:

— С этого дня, Михалев, переходишь на полную конспирацию. Связь держи через Золотаренко, он знает как. В дальнейшем сам сможешь приходить сюда, но только не сразу. За тобой, вероятно, установят слежку, по крайней мере на первых порах.

— Ясно.

— Вопросов больше нет?

— Нет.

— Когда пойдешь на явку?

— Прямо сейчас.

— Добро.

Алексей встал.

— Погоди, еще не все. Надо кой-чего сказать на прощание…

Оловянников, щурясь, снизу вверх посмотрел на Алексея. В углах его губ легли жесткие скобки морщин, и лицо начальника разведотдела в миг утратило свое обычное добродушное выражение. Таким Алексей еще не видел его.

— Я думаю, учить тебя нечему, — не то утверждая, не то спрашивая, произнес Оловянников. — Однако напомнить хочу… От тебя сейчас на восемьдесят процентов зависит успех операции. Мы возлагаем на нее большие надежды. Завалишь — вся ответственность ложится на тебя. Делай выводы…

— Сделаю, — сказал Алексей и надел фуражку. — Можно идти?

— Ступай. Желаю удачи.

Инокентьев вышел проводить Алексея.

На лестничной площадке он искоса, как при первом их знакомстве у Синесвитенко, внимательно заглянул ему в глаза:

— Ну, парень, в добрый час!

И во взгляде старого чекиста Алексей вдруг уловил простую человеческую тревогу за него. Это было так же неожиданно, как суровость на лице Оловянникова.

Теплея от благодарности. Алексей сказал растроганно:

— Обойдется, Василий Сергеевич.

— В добрый час, — повторил Инокентьев.

Он стоял на площадке, пока Алексей спускался по лестнице. Уже внизу, перед выходом на улицу, Алексей услышал, как на втором этаже мягко захлопнулась обитая войлоком дверь.

Со стороны все выглядело очень буднично. Шел по улице парень. Шел ни быстро ни медленно, как ходят люди, которым торопиться некуда, а гулять без дела не привыкли. И никому, конечно, в голову не пришло бы, что путь этого парня лежит в неизвестность, в сумеречный, полный неведомых опасностей мир, о существовании которого не всякий и догадывается.

И вход в этот мир выглядел тоже довольно заурядно.

Небольшой парадный подъезд. Над подъездом — навес, украшенный подзором из кованого железа.

Внутри — широкая лестница. Многоцветные витражи в оконных проемах.

Высокий первый этаж — десять ступенек вверх, и дверь направо. На дери потемневшая от времени медная дощечка. Алексей с трудом разобрал на ней фамилию хозяина квартиры: «Баташов А. Е.»

Алексей трижды нажал кнопку электрического звонка.

Очень долго в квартире не было слышно ни малейшего шороха. А потом сразу, будто человек, затаившись, все время стоял по ту сторону двери, раздался низкий рокочущий мужской голос:

— Кто там?

— Баташова можно видеть?

— Зачем вам Баташов?

— По делу.

— Нету Баташова! Уехал.

Опять длительная пауза. Алексей и тот, за дверью, с минуту молчали, прислушиваясь.

Приблизив губы к дощечке с фамилией, Алексей проговорил:

— Прошу передать Баташову, дело важное.

Человек за дверью нерешительно покашлял. Но вот загремели запоры. Дверная створка, взятая на цепочку, слегка приотворилась.

За дверью было темно. В образовавшуюся щель кто-то, невидимый Алексею, разглядывал его. Недовольно спросил:

— Какое еще дело?

— Насчет плюшевых ковриков. Могу уступить пару.

Его собеседник прочистил горло.

— Зайдите через полтора часа, — сказал он, — я узнаю…

Дверь захлопнулась.

Алексей взглянул на свои железные карманные часы. Было около четырех. Выше этажом щелкнул замок, и послышались голоса. Алексей спустился по лестнице, вышел на улицу и побрел от дома, ища, где бы укрыться до назначенного времени.

Навстречу попадались озабоченные домохозяйки. Несколько ребятишек, сойдясь возле рекламной тумбы, не по-детски серьезно и тихо беседовали. На перекрестке стояла двухколесная ручная тележка; босой и оборванный тележник дремал, сидя на бровке тротуара, в привычном и, очевидно, безнадежном ожидании работы. Пройдя несколько кварталов. Алексей увидел за углом тенистый скверик, обнесенный решетчатой оградой, и свернул в него.

У входа сидели две девушки.

Алексей прошел мимо них в конец узкой аллейки и сел на скамью под густым навесом сиреневого куста. Звонкими голосами, разносившимися по всему скверу девушки обсуждали какого-то Фильку. Обе видели, как Филька гулял по Дерибасовской с рыжей Катькой и на Катьке была та самая «цацка с голубым камешком», которую еще только на прошлой неделе носила Марта с Ришельевской улицы. Сойдясь на том, что Филька — это такой негодяй, каких еще свет не видел, и что ему надо устроить «зеленую жизнь», девушки ушли, решительно стуча деревянными подошвами. В скверике стало тихо.

Немного погодя на их место приплелся высокий старик в соломенной шляпе и черном долгополом рединготе. Он достал из кармана газету, вздел на нос пружинное пенсне на шелковой тесемке и погрузился в чтение.

Время тянулось медленно. Алексей откинулся на спинку скамьи, вытянул усталые ноги и не заметил, как задремал.

Очнулся он оттого, что кто-то, покряхтывая, опустился рядом на скамью. Он услышал сипловатое дыхание и шелест бумаги.

Приоткрыв глаза, Алексей покосился на непрошеного соседа. Сначала он увидел стоптанные штиблеты с торчащими из них ушками, затем полосатые брюки, острое колено и, наконец, полу черного сюртука. Рядом сидел тот самый старик в рединготе, который читал газету у входа.

«Какого черта? — насторожился Алексей. — Что ему там ие сиделось?..»

Старик повздыхал, устраиваясь поудобнее, и снова развернул газету.

«В тень перебрался, — подумал Алексей. — Другой скамейки не нашел, старая перечница!..»

Он решил выждать немного и уйти.

Прошло несколько минут. Алексей не шевелился. Старик шелестел бумагой. По соседней аллейке протопали и смолкли, удаляясь, чьи-то шаги. Тогда Алексей сделал движение, будто просыпаясь, и в этот момент старик заговорил.

— Одну минуточку, — произнес он вполголоса, — посидите еще чуть-чуть, надо сказать пару слов. Только, ради бога, не меняйте позу. Сделайте вид, что спите…

Алексей замер от неожиданности.

Наклонившись, будто вчитываясь во что-то, напе—чатанное внизу газетного листа, старик в рединготе проговорил, не шевеля губами:

— Вы только что заходили к Баташову…

«Вон как! За мной, оказывается, следили!..»

— Больше туда не ходите. Баташов коврики не примет. У вас есть еще явки?

Алексей процедил сквозь зубы:

— Нет.

— Сколько ковриков?

— Два.

— Где второй?

— На время припрятали.

Старик вытащил платок и, вертя головой, долго отирал пот с жилистой, усыпанной веснушками шеи.

— Надо дождаться темноты, — торопливо забормотал он. — Потом идите на Новобазарную улицу, дом шесть. Постучите в окно, слева от парадной двери. Четыре удара… Мадам Галкина… Скажите, что от Баташова, ее предупредят. От нее узнаете, что делать дальше… Обязательно дождитесь темноты. Запомнили?

— Да.

— Теперь сидите, — сказал старик. — Уйдете после меня…

Он сложил газету, тяжело поднялся и, шаркая, поплелся к выходу. Со стороны он выглядел мирным одесским обывателем, который даже в такие трудные времена не изменил застарелой привычке «посидеть на воздухе» в послеобеденные часы…