"В.Гюго. Наполеон Малый" - читать интересную книгу автора

сабля". В этом немногословном показании все Второе декабря.
Продолжаем.
"На другой день, 17 июня, мой адъютант докладывает мне о приходе майора
Мезонана, который, по моим расчетам, должен был находиться в отъезде. Я ему
сказал: "Майор, я думал, что вы уехали". - "Нет, генерал, я не уехал. Я
должен передать вам письмо". - "Письмо! От кого?" - "Читайте, генерал!"
Я предложил ему сесть, взял письмо, но когда хотел его распечатать,
увидел, что оно адресовано коменданту Мезонану. Я сказал ему: "Дорогой
комендант, это письмо вам, а не мне". - "Читайте, генерал!" Я вынимаю письмо
из конверта и читаю:
"Дорогой комендант, вы тотчас же должны повидаться с генералом, о
котором шла речь; вы знаете, что это человек решительный и на него можно
положиться. Вы знаете также, что этого человека я намерен сделать маршалом
Франции. Вы предложите ему от меня 100000 франков и спросите, на какого
банкира или нотариуса я могу перечислить ему 300 000 франков, в случае если
он лишится своего поста".
Я чуть не задохнулся от негодования, перевернул листок и увидел, что
письмо подписано: Луи-Наполеон.
...Я вернул письмо коменданту и сказал, что эта дурацкая затея заранее
обречена на провал".
Кто это говорит? Генерал Маньян. Где? В Палате пэров. Перед кем? Кто
этот человек, сидящий на скамье подсудимых, которого показание Маньяна
выставляет в таком "дурацком" виде, человек, к которому Маньян обращает свое
"негодующее" лицо? Луи Бонапарт.
Деньги и вместе с деньгами оргии - вот его способ действия во всех трех
попытках - в Страсбурге, в Булони, в Париже. Две неудачи, один успех.
Маньян, который отказался в Булони, продался в Париже. Если бы 2 декабря Луи
Бонапарт проиграл игру, то в Елисейском дворце у него нашли бы двадцать пять
миллионов Французского государственного банка, как в Булони у него нашли
пятьсот тысяч франков Лондонского банка.
Итак, значит, был все-таки день, когда во Франции - надо привыкнуть
говорить об этом спокойно! - во Франции, в этой стране шпаги, стране
рыцарей, стране Гоша, Друо и Баярда, был такой день, когда один человек с
помощью пяти-шести политических шулеров, мастеров по предательствам и
маклеров по части переворотов, развалившись в кресле в своем раззолоченном
кабинете, положив ноги на каминную решетку и попыхивая сигарой, установил
цену воинской чести, взвесил ее на весах, как товар, как вещь, которую можно
продать и купить, оценил генерала в миллион франков, а солдата в двадцать и
сказал о совести французской армии: это стоит столько-то.
И этот человек - племянник императора!
Впрочем, этот племянник не отличается гордостью: он умеет
приноравливаться к неизбежным превратностям своих авантюр и легко, без
всякого возмущения мирится с любой выпавшей ему долей. Пошлите его в Англию,
и если для него почему-либо будет выгодно угодить английскому правительству,
он не будет раздумывать ни минуты: та самая рука, которая сейчас тянется за
скипетром Карла Великого, с величайшей готовностью ухватится за дубинку
полисмена. Если бы я не был Наполеоном, я хотел бы быть Видоком.
Все это кажется немыслимым.
Такой человек правит Францией! Мало сказать - правит: владеет ею
безраздельно!