"Николай Гуданец. Тайная флейта" - читать интересную книгу автора

музыки высвобождал его из тисков уныния. Он выправлял один бюллетень за
другим под предлогом несуществующих болезней. Друзья не узнавали его.
Постепенно все человеческие связи, которыми он прежде был щедро одарен,
либо оборвались, либо сделались совершенно неосязаемы.
Однажды он, повинуясь безотчетному побуждению, решил найти седого
музыканта, но не смог отыскать его дом и впустую целый вечер пробродил по
тихой окраине.
Миновал почти год.
Незадолго до майских праздников один из его товарищей по комнате
справлял день рождения. Собралась большая шумная компания, стол уставили
дешевыми винами, включили магнитофон, пили и танцевали до упаду. Среди
общего веселья он пребывал безучастным, мучительно взвешивая и переживая
свое внезапное решение - открыть тайну, уже давно тяготившую его, и сыграть
на флейте открыто, перед всеми собравшимися.
Далеко заполночь он решился, выключил магнитофон и попросил внимания.
Когда в его руках появилась флейта, компания наградила музыканта громкими
восторгами, изумлением, аплодисментами, а едва он поднес мундштук к губам,
воцарилась напряженная, жадная тишина.
Он заиграл. Лица, обращенные к нему, затуманились, сливаясь в одно
беспредельное лицо, излучавшее восхищение, радость и одобрение, а музыка
струилась свободно, чисто; на скрещении взглядов, окруженный сердцами,
тянувшимися к флейте, он играл, боясь заплакать, играл, как никогда в
жизни, переполняемый благодарностью и любовью к людям, к музыке, ко всему
существующему...
Он сыграл свой парафраз четвертого клавесинного концерта Моцарта.
Наступившее молчание прорвалось чьим-то потрясенным восклицанием, и
флейтиста захлестнула волна похвал. Еще охваченный музыкой, он терялся,
неловко отвечал на чьи-то рукопожатия, поцелуи в щеку. Его просили
повторить. Он повторил и без передышки начал другую мелодию, потом еще
одну, еще.,.
Он не мог остановиться, даже если бы захотел.
По мере того как он играл, первоначальное напряжение слушателей таяло.
Они становились рассеянней, уже кто-то деликатно зевнул, кто-то шепотом
завел разговор с соседкой, еще кто-то тихонечко выбрался из комнаты...
Вдруг, в паузе, он заметил общее усталое невнимание, и оно, по
контрасту с его небывалым вдохновением, показалось ему таким болезненным,
таким нестерпимым, что флейтист едва справился с яростным желанием бросить
в скучающие лица оскорбление и убежать куда глаза глядят.
Прекратив игру, он вытряхнул из инструмента слюну, протер его ершиком
и сел в углу. Весь вечер флейтист не притрагивался к вину, опасаясь, что
пальцы утратят беглость. Теперь, отчуждённый от компании, он наблюдал
вокруг лишь пьяную неуклюжесть, пьяные ухаживания, пьяное равнодушие к
нему, лишь усугублявшееся мимоходными поздравлениями друзей, и почувствовал
отвращение ко всем присутствующим разом.
Его уход остался незамеченным.
Флейтист понял, что остальным людям нет особого дела до него и до его
флейты. Они с удовольствием слушают его игру, но - между прочим, в виде
оригинальной приправы к вечеринке, и не более того. Шелковая сеть музыки
соскальзывает с них, они возвращаются к своей прежней жизни, не изменившись
ни на волос. Он сознавал справедливость этого, однако им владело нечто