"Алеш Гучмазты. Матрона " - читать интересную книгу автора

показалось вдруг, что гость Чатри нарисовал это у себя на лбу - узнал
откуда-то, что ей это будет приятно, и пришел с нарисованной гусиной лапкой.
И все же, сомневаясь, она протянула руку к его лбу и снова не смогла
дотянуться. Встревожившись, подалась вперед, стараясь достать, дотронуться,
но перед ней уже не было ни гостей, ни стола - она стояла на коленях перед
портретом Джерджи, тянула к нему руки, и Джерджи был похож на ее недавнего
гостя...
Портрет замутился, исчез, кто-то схватил ее, потащил куда-то, она
пыталась крикнуть, позвать на помощь сына, но не смогла и, наконец,
проснулась.
В комнате было темно. Она чувствовала себя усталой, разбитой, страх еще
не прошел и, боясь уснуть и снова пережить кошмар, она встала, включила свет
и, вернувшись, села на кровать. Вспомнила свой сон - с самого начала - и
встрепенулась: над бровью у ее гостя была точно такая же гусиная лапка, как
и у ее мальчика. Она заметила это сразу, как только он следом за Чатри вошел
в дом, и сердце ее потеплело, но тогда ей почему-то не вспомнилось другое -
что у ее сына было точно такое же родимое пятнышко.
Она стала сравнивать лицо ребенка и телосложение, осанку Джерджи с
обликом гостя, их голоса, и, конечно же, главное, отличительный знак над
бровью, и совпадений было так много, что ей стало страшно, ее бросило в
дрожь, и она напряглась, сомкнув руки на груди, втянув голову в плечи и
боясь шевельнуться, упустить что-то. Но этот страх не давил, не пригибал ее
к земле, напротив, ей казалось, что она вместе с кроватью, постелью и всем
домом возносится над миром, поднимается все выше и выше, и теперь ей было
страшно упасть с этой высоты. Она схватилась за спинку кровати и хрипло,
через силу произнесла:
- Это мой сын...
И сразу же поняла, что достигла той высоты, упав с которой, разобьешься
насмерть.
- Это мой сын, - беззвучно выдохнула она, и в глазах у нее потемнело.

2

Она знала, что почувствовала это сразу, едва увидев его - какое-то
томление в душе, неясное предчувствие, - но таилась, боясь признаться себе,
живя надеждой, и только теперь осмелилась, смогла сказать, произнести это
вслух. Сказала, но не для посторонних ушей. Предчувствие и уверенность - это
не одно и то же, и хоть она уже почти не сомневалась, но чем обернется дело,
ей не дано было знать. Говорить об этом с кем-либо она не хотела, боясь
людской молвы и зная из своего печального опыта, что лучше попусту
надеяться, чем горько обмануться. И, тем не менее, ей надо было хоть что-то
разузнать об этом человеке, неожиданное явление которого перевернуло всю ее
жизнь.
Как бы между прочим, интересуясь вроде бы сватовством, она попросила
Нату, жену Чатри, съездить в то село, поинтересоваться у дочери: кто эти
люди, что говорят об их парне - свой он у них или приемыш? Но Ната все никак
не могла вырваться, да, впрочем, не оченьто и старалась. Когда Матрона раз,
другой напомнила ей о своей просьбе, та вдруг заважничала, загордилась,
будто и не Ната она вовсе, не жена Чатри, а принцесса в панбархате: хочет -
казнит, хочет - милует. И это та самая Ната, которая всю жизнь боялась