"Алеш Гучмазты. Матрона " - читать интересную книгу автора

пошла домой. Но в дом не зашла, осталась на веранде - отсюда хорошо был
виден двор Егната. Голоса стариков не доносились до нее, однако их мирные
позы и спокойные жесты говорили сами за себя. Ей не сиделось на месте -
радость бурлила в ней, и она уже верила, что все прояснится и начнется
новая, совсем другая жизнь. Матрона представила это себе как возвращение
после долгого отсутствия: односельчане приветливо бросятся ей навстречу, и
никто никогда уже не оттолкнет ее, не заденет обидным словом. Она думала о
своем отце и гордилась им, его мудростью, умением разговаривать с людьми,
даже с врагами, даже с теми, кто никого другого и слушать бы не захотел, и,
думая об этом, она стала корить себя: "Дура ты, дура! Ты же знала, что у
женщин волос длинный, а ум короткий, и все же пыталась все уладить сама,
своими силами, коротким умом. Как же ты забыла, что у тебя есть отец? Или
решила, что он уже стар и немощен и никто его не уважает? Тогда почему же к
нему идут за советом даже из дальних селений? И только ты не пошла, хотела
сама разрубить свой узел".
Мирная беседа двух стариков позволила ей воспрять духом, но страхи ее
никуда не делись - затаились на донышке души. Она понимала, что радуется
зародившейся в ней надежде, а вовсе не результату, который то ли будет, то
ли нет, и старики не придут к нему сами, сколько бы они не разговаривали;
вот если бы третьим на арбу присел Егнат, и беседа продолжалась бы так же
мирно, тогда ее страхи, возможно, и рассеялись бы, и она, устыдившись своей
мнительности и сокрушенно покачав головой, повторила бы про себя слова отца:
"Никогда не думай о людях плохо". Но Егнат не сидит рядом со стариками, не
слушает, не отвечает, и до нее не доносится его спокойный голос, и она не
знает, способен ли он вообще говорить спокойно. Как же ей не бояться, если
мирная эта беседа может в любой момент превратиться в крик, ор, вой, если
то, о чем стараются договориться двое, зависит не от них самих, а от
третьего, слова и действия которого никто предугадать не в силах.
Солнце поднялось уже высоко, палило нещадно, роса, выпавшая за ночь,
высохла, и люди заспешили на гумно, на молотьбу. Когда кто-то появлялся в
поле ее зрения, проходил по улице, она вздрагивала, тревожилась. Давал себя
знать затаенный страх, долгое и напряженное ожидание: "Что же будет, когда
появится Егнат?"
И он появился. Все это время он отсиживался дома и теперь, выйдя,
сделал вид, что не замечает стариков, и похромал мимо, словно направляясь,
как все, на гумно. Старики встали, когда он поравнялся с ними, но Егнат даже
глазом не повел в их сторону - с такой гордостью вскинул голову, будто он
только что в одиночку взял Карскую крепость, а они, труса празднуя, где-то
прятались в это время.
Наверное, Гиго позвал его, - раз, другой, - но Егнат не отозвался, и
тогда до Матроны донесся грозный окрик:
- Ты что, парень, не слышишь?! Разве я не тебя зову?
Егнат остановился и резко, насколько позволяли костыли, повернулся к
старикам. От него можно было ждать всякого, и Матрона не могла оставаться
безучастной. Она забежала в сарай, схватила вилы и, как бы поспешая на то же
гумно, двинулась в их сторону. И еще не дойдя, услышала голос Егната:
- Мне не о чем разговаривать с врагами народа! От отцов до сыновей, до
малых детей они все - убийцы! Фашисты! И женщины их такие же! Раньше они
бросались на людей с ножницами, а теперь хватаются за вилы!
Она поняла, что ей не нужно было выходить на улицу: пожалела, да было