"Владимир Губарев. Зарево над Припятью (Записки журналиста. Серия "Эврика")" - читать интересную книгу автора

крутом берегу. Здесь и ждал, пока подойдет авангард польских шляхтичей под
предводительством Стефана Потоцкого. 19 апреля грянул первый бой.
Полмесяца продолжалось сражение. А 6 мая перешел Хмельницкий в решительное
наступление и разгромил врага.
До сих пор разбросаны по степи насыпанные казацкими шапками курганы,
вечные памятники павшим воинам, освободившим Украину от гнета панской
Польши.
А речка обмельчала, "ручейком" даже называют ее теперь... Но нет-нет,
да и появляются в ее окрестностях странные люди с котомками за плечами,
ходят, землю пробуют. Не перевелись и сейчас кладоискатели! По слухам,
закопал где-то тут пан Потоцкий награбленное золото, серебро и
драгоценности...
Однако другое богатство нашлось в этой священной земле, и оно дороже
мифического клада Потоцкого. С его помощью загораются искусственные солнца
в атомных реакторах электростанций и кораблей, в мощных опреснителях
морской воды и в лабораториях ученьтх. Имя этому богатству - уран, металл,
который сегодня символизирует XX век.
23 мая 1957 года поселок Желтая Река Указом Президиума Верховного
Совета СССР был переименован в город Желтые Воды.
Несколько дней я провел в этом городе. О том, что увидел и узнал, и
пойдет рассказ.
Лишь только забрезжило утро, я вышел на улицу.
Солнце уже поднялось, но лучи его не доходили до земли, а застревали
где-то у верхушек деревьев. Легкий ветерок набегал на листья, и они
шелестели, как единый многоголосый хор.
По темному, еще сырому от росы асфальту шли люди, направляясь к центру
города.
Собираясь в командировку, я вновь перечитал "Донбасс" Бориса Горбатова.
"В этот ранний час, - писал он, - никого, кроме шахтеров, нет на улицах
поселка, как на поле боя нет никого, кроме воинов. Зато шахтеры - везде.
Со всех сторон сходятся они к шахте. Гуськом, по бесчисленным тропинкам
идут они через степь; спускаются с холмов, переходят балки, где в
одиночку, где группками, кто - торопливым шагом, кто - дажe бегом; но все
это по-утреннему молча, даже как-то сурово, торжественно; только изредка
раздаются возгласы приветствий - как перекличка часовых в тумане... Чем
ближе к поселку, тем все больше густеют шахтерские цепи... Что-то
грозно-воинственное есть в этом движении черных людских толп через
степь... может быть, оттого, что все движутся в одном направлении, словно
связанные общим тайным согласием, единой волей и одной целью... Их
спецовки давно уж не были ни новенькими, ни чистенькими, они повидали
виды, от них крепко пахло углем и шахтой, как от шинели бывалого солдата
пахнет порохом и окопом..."
Смешавшись с горняками, я пытался найти знакомые черты шахтерского
шествия, так ярко описанного Борисом Горбатовым. Искал и не находил.
Очевидно, потому, что вокруг стоял город, а степь была где-то далеко за
ним, и проезжали автобусы - везли на работу шахтеров с окраины. И не было
грязных, рваных спецовок, а белоснежные рубашки и разноцветные галстуки
придавали толпе нарядный, даже праздничный вид. Мне казалось, что я
очутился в колонне демонстрантов, и только транспарантов и музыки не
хватает, чтобы иллюзия была полной.