"Петр Петрович Губанов. Путь в Колу [И]" - читать интересную книгу автора

воеводой надежные и верные люди по санному зимнему пути на оленях, и вот
уже троица давно прошла и ильин день на носу, а от них ни слуху ни духу.
"Что с ними такое стряслось? - думал воевода. - Ведь пора было
добраться межевщикам до моря! А может быть, замела их пурга в пути, либо
утопли в реке во время половодья? Бурная да многоводная была весна в этом
году. А если не поладили они со свейскими людьми, что послал улеаборгский
державец*, и возле какой-либо грани пошли в ход ножи и сабли?.."
_______________
* Улеаборгский наместник.

Уже давно перевалило за сотню лет с тех пор, как начались порубежные
споры и нелады со свейскими межевщиками. Клали грани при Василии Темном и
Иване Васильевиче Грозном, а установить порубежную линию так и не смогли.
После заключения Тявзинского мира в 1595 году межевание велось на
трех участках общей протяженностью более полутора тысяч верст. От Орешка и
Выборга шел один из них по берегу Сестры-реки на север, второй тянулся до
селения Реболы, а третий, оставляя справа Печенгский монастырь, достигал
Студеного моря. И самым спорным был третий порубежный участок.
Царь Борис Федорович Годунов, сосватав свою дочь за датского принца,
собирался уступить всю Лапландию датскому королю Христиану Четвертому.
Такой подарок враждебной Дании еще больше стеснил бы Свею, и король
свейский Карл Девятый незамедлительно составил "образцовый список"
грамоты, где предъявил множество требований, по которым порубежные грани,
проложенные ранее, передвигались на восток.
Невеселые думы одолевали Алексея Петровича Толстого. Его не покидала
тревога. Изредка приходили вести из далекой Москвы, где в молодые годы
служил он в Посольском приказе. Чаще присылал грамоты с царским указом
воевода из Архангельска. Нетрудно было понять, что еще более грозные
события надвигались на истерзанную смутой Россию.
Совсем недавно датчане отняли у свейской короны город и порт Кальмар.
Датский флот закрыл пролив Зунд, и ворота в Колу для судов короля Карлуса
оказались запертыми.
Королевская гавань на севере Свеи еще только строилась, и военных
кораблей короля там не было. Но предприимчивые купцы уже принялись строить
крепкие парусники для плавания по Студеному морю.
"Не таков король Карлус, чтобы сидеть сложа руки, - размышлял
Толстой. - Он непременно предпримет что-либо, дабы доставлять товары в
Колу и брать от нас взамен меха и оленьи шкуры. Да и не оставит он в покое
лопинов. Ведь король по-прежнему считает, как было до Борисового указа,
будто треть ежегодной дани, которую взимаем с лопинов, принадлежит, как
исстари повелось, свейской короне, а остальные две трети должны делить
пополам Христиан Четвертый и государь Всея Руси. Надо быть ко всему
готовыми в Коле! Ведь может и такое случиться, что Карлус-король направит
свое войско в пределы русских земель и придется отбиваться здесь, в Коле,
от чужеземного воинства той ратной силой, которая есть. Да коляне подсобят
нам, пожалуй. Это же смелый и находчивый народ!"
В воеводскую избу ввалился подьячий Иван Парфентьевич Махонин,
огромного роста, краснолицый и большеглазый. Всклокоченная рыжая борода у
него чуть не до самого пупа. Малиновый суконный кафтан перепоясан алым
кушаком. Купцы Кольские, таможенники, посадские и чиновные люди,