"Елена Грушко. Чужой" - читать интересную книгу автора

у двери, Хозяин открывал далеко не сразу и всегда с выражением хмурого
недовольства на лице. Кормили ее теперь скудно и плохо, но привередничать
не приходилось: ведь Сильва была уже не одна.
Именно в этом и дело! "Нагуляв" - по выражению людей - "от какой-то
дворняжки", Сильва утратила преимущество, право на которое имеют только
собаки "из хороших семей", гордящихся безупречными родословными и
изысканно-породистыми партнерами. Распространением их потомства занимаются
клубы собаководства, а хозяева получают немалые деньги. Собака же, раз
допустившая, как сказал бы Человек, мезальянс, навсегда скомпрометирована.
Ее репутация бесповоротно запятнана. И даже если она понесет в следующий
раз от благовоспитанного, чистопородного кобеля, ее дети навсегда
останутся париями в обществе собаководов-любителей. Обо всем этом сообщила
Хозяину Сильвы директриса местного клуба собаководства: женщина с
землистой кожей и тусклыми, как придорожные камушки, глазами, похожая
сложением на бульдога, а лицом на беспородную и оттого злую собаку.
В положенное время Сильва ощенилась. Дома никого не было. Она страшно
устала, облизывая детенышей, и не заметила, как вернулись Хозяева. Хозяйка
начала визжать и поскуливать, в голосе ее слышались нотки неутихающей
ненависти, а Хозяин, громко посапывая, проворно собрал щенят и мигом
выскочил за дверь - прежде, чем измученная Сильва опомнилась.
Она бросилась было следом, но ударилась мордой и грудью о захлопнувшуюся
дверь.
Хозяин долго не возвращался, и все это время Сильва, истошно рыча, билась
в дверь, а Хозяйка продолжала скулить от страха, запершись в комнате и не
смея выйти оттуда.

Хозяин пришел, когда Сильва уже в кровь разбила морду; онемевшие лапы,
ударяясь о дверь, не чувствовали боли. Едва Хозяин открыл, Сильва, сбив
его с ног, бросилась вниз по лестнице.
Ненавистный запах Хозяина, смешанный с милым и жалобным - родным,
щенячьим, детским, долго вел ее по обледенелым, завьюженным улицам, пока
возле тяжелой крышки, из-под которой поднимался пар, не остался один от
этих запахов...
Сильва скребла, скребла ногтями подтаявшую землю, потом забралась на
горячую крышку и легла там, то обессиленно задремывая, то ожидающе
раздувая ноздри. Иногда она вздергивала голову и выла на кусок луны...
Остаток зимы Сильва провела в городе: разыскивала на помойках мерзлые
объедки, попрошайничала возле столовых и магазинов. Она была гордой
собакой, но все это ее не унижало: большинство времени она проводила, лежа
на той крышке. Было тепло. Следа детей она давно не чуяла.
Когда потянуло из тайги робким запахом таяния снегов, Сильва ушла из этих
гнусно пахнущих улиц.
Она скиталась по тайге, то подходя к редким жилищам Людей, то уходя в
колючие деревья и еще глубокие снега; изголодалась, отощала - и вот
однажды ночью услышала незнакомый протяжный звук:
- У-у-у-о-о-о!
Вой ширился, рос, казалось, воет уже не дальний хор незнакомых голосов, а
вся тайга: и горько пахнущие ели, и снег, и даже мерзлые звезды, и чернота
неба, и сама ночь... И странно, так странно, как никогда в жизни,
почувствовала себя Сильва. Что-то оживало в ней - что-то незнакомое,