"Елена Грушко. Моление колесу" - читать интересную книгу автора

перекрестье двух стрел: материнской и отцовской...
Деревья беспрерывно кланялись ей. Вера еле успевала отвечать. Но
можно ль было хотя бы не кивнуть, не глянуть приветливо! Обидятся
смертельно, зачахнут! Вот вчера - забылась, не коснулась верхушки
травы Петров Крест, желтоцветной, многомудрой, и сегодня та,
оскорбившись, уже перешла куда-то в иное место, а меньше чем за
полверсты и не ищи ее, не надейся.
Ладно, вот приедет вечером Юрка, Вера сразу зашлет его послом к
траве, чтобы замирил их.
Путь ее лежал сквозь благоуханный дым весеннего цветения, сквозь
осеннее полыхание гроздьев лимонника, по утренней росе и ночным
травам, цветущим огнем: Черной Папороти, Царь-Царю, Льву, Голубю - и
ей надо было призадуматься, чтобы вспомнить: а что нынче, какой день и
час по людскому счету?.. Здесь дремало Время. Она видела, как в
Юркином лице, после возвращения из города, с вечера до утра вершилось
медленное обратное движение часов и дней, словно облака плыли против
ветра. Но ветер был - неизбежность. Утром мальчик Юрка неизбежно
уходил - и до вечера, пока он пребывал в Городе, прожитые часы и дни
возвращались к нему, к юноше Юрию, наверстывая упущенное, ибо в
Городе-то Время не дремало и летело по ветру.
Ох, знала, знала Вера, что ускачет на свои дальние дороги ее
длинноногий, ускачет когда-нибудь! И чашу жизни своей
горько-сладостной будет пить взахлеб, и выпьет её до дна, - но и на
закате останется томим тою же, тою жаждою, которая томит его ныне, в
рассветных юности лучах.
Но вот впереди призывно замахала всеми своими листками трава
Былие, что образом своим напоминает человека и растет под дубьем, а
Двуглав при виде Веры издал болезненный скрип.
Зеленые зайцы Юркины, всю дорогу путавшиеся в ногах, смирно сели
поодаль на задние лапки, сложив передние на пушистых животиках.
Почтительно затаили дыхание: вот так дуб! Вот так старец!
Вера низко поклонилась. Дуб кряхтя ответил.
- Ну что, старый? - спросила Вера. - Неможется тебе? Дай погляжу.
Дуб тяжело напрягся и, стеная, осторожно вынул из земли один из
своих узловатых корней, протянул Вере. В лицо ей сыро, стыло дохнуло
из недр.
Двуглав длинно, скрипуче вздыхал, сотрясаясь всем туловом от
жалости к себе, а Вера, прижимаясь к нему лицом, тихо мурлыкала, что
всему, мол, свой черед, и надо терпеть старость, как претерпел
когда-то, во времена достопамятные, юность, а потом и зрелость. Во
всем разлито блаженство: в рождении и росте, цветении и увядании...
Зеленые зайцы покачивались зачарованно в такт ее словам.
Двуглав плаксиво намекнул было, что, чем так маяться, лучше бы уж
поскорей... того... под топор, но Вера укоризненно спела ему, что
слишком он скрипуч, и от роду таким был, а ведь известное дело: в
скрипучем дереве мучится человечья душа, в срубивший такое дерево
заставляет ее искать себе нового пристанища, а сам может поплатиться
жизнью, не то - быть изувеченным. Зачем же свои беды на другого
навлекать? Уж терпи, Двуглав, а боль - она как пришла, так и уйдет, ее
Вера с собой унесет...