"Василий Семенович Гроссман. Фосфор" - читать интересную книгу автора

был суровый тридцатый год, год сплошной коллективизации, начало первой
пятилетки.
Совершались большие дела, а люди вокруг меня, начальники участков,
штейгеры, сам заведующий шахтой поражали меня мещанской ограниченностью.
Разговоры, где что достать, что привезла жена из Ростова, а теща из
Мариуполя, огромная бессмысленная водка, грубые, сальные и необычайно глупые
анекдоты, пересуды о начальстве, разговоры, кто кого подсидел, и непонятно,
удивительно слитая с этим всем, полная поэзии и романтики, тяжелая опасная
работа на самой глубокой шахте в Союзе ССР - угрюмой Смолянке-11.
Днем я работал, а вечером сидел один в пустом семейном балагане - так в
Донбассе называют квартиры. Я был один, и зубная боль, она меня не
оставляла. Я ходил часами по комнатам, держась рукой за щеку, и дымил,
дымил. Иногда я протяжно мычал...
Потом я ложился на матрац и глотал подряд несколько таблеток аспирина,
боль затихала, и я засыпал на два-три часа, пока действовал аспирин.
Я тосковал, я ревновал жену, которая редко мне писала, - она оканчивала
институт, была очень занята.
Я тосковал по Москве - по асфальтовым тротуарам, по вечерним московским
улицам, я вспоминал Страстной бульвар, кино "Аре", где шли кинокартины
"Тайна доктора Мобузо", "Песнь о Нибелунгах", "Индийская гробница". Я
вспоминал зелено-желтую приветливость пивной на Бронной, где пела цыганка
Морозова. Но больше всего я тосковал по своим друзьям. У меня были
замечательные друзья - умные, горячие головы, веселые, интересующиеся всем
на свете: политикой, Эйнштейном, поэзией, живописью, песнями Буша и Доливо,
водкой и симфонической музыкой. Мы спорили, много читали, пили пиво и водку,
бродили ночами по бульварам, купались в Москве-реке под Воробьевыми горами.
Иногда мы пели хором, дурачились, однажды затеяли драку на Патриарших прудах
с большой компанией подвыпивших парней. В этом сражении я не был на высоте,
- выйдя из боя, превратился в наблюдателя; друзья долго меня корили за это.
Собирались мы по субботам либо у математика Женьки Думарского, либо у
химика Кругляка. Думарский жил в семье, но наша шумная плебейская компания,
приходя по субботам, хорошо, свободно чувствовала себя в его доме. Родители
обожали милого многоодаренного сына, и домашний культ Женькиной личности
распространялся и на друзей его.
Иногда мы большой компанией оставались у него ночевать, нам стелили на
полу одеяла, мобилизовывали подушки с постелей и диванов.
У Думарских имелся рояль, Женя любил музыку. Часто на субботники он
приглашал молодого пианиста Тедика. Думарский считался выдающимся студентом,
действительно, он стал известным профессором, автором многих математических
исследований. Но он не был узким специалистом. Его увлекали политическая
экономия и марксистская философия. Чтобы поглубже понять философию
пролетариата, Женька поступил рабочим на завод. Он обладал хорошей
физической подготовкой, много занимался спортом. Учась и работая на заводе,
он успевал ходить на концерты, вел с девушками сложные и простые романы и
был столпом наших суббот. В драке на Патриарших прудах кулак Жени Думарского
во многом решил исход сражения.
Когда наши субботы происходили в холостой комнатушке Кругляка, мы вели
себя очень шумно - громовыми голосами пели, спорили, и хотя предметы споров
были интеллигентны: специальная и общая относительность, поэзия не старше
Блока, индустриализация и сверхиндустриализация, - мы обзывали друг друга